Аттестат зрелости

В январе сорок второго я был ранен. Лечился в Астрахани. И попал оттуда в часть, что формировалась в селе Грачи, на Волге. В начале июня нас посадили в эшелон, отправили под Калачинскую. И вот в августе случай один был: немцы летели бомбить Сталинград. Шли, как туча, столько было самолетов, и вот один из них отвалил в сторону, спикировал на наши позиции, и тут девчата-зенитчицы как влепят ему снаряд - прямо в лоб! Эх, и красиво было! Самолет развалился на куски прямо в небе. А мы «ура» закричали, увидели, что летчик на парашюте прямо за нашими окопами на поле спускается, выскочили из траншей - и к нему. Это под огнем фашистов, ведь окопы, порой, друг от друга метрах в семидесяти были: я думаю, тогда у всех, наверное, и мысли не было, что можно погибнуть. Столько смерти видели вокруг, привыкли. Одна ненависть к врагу была. Потому, видно, и выстояли, что ненавидели люто, до потемнения в глазах. Тогда легко было и на дот лечь... Вот в конце войны, когда уже знали, что вот-вот добьём немца, труднее было умирать... Жить хотелось: мы уже мечтали о том, как всё после войны будет... Но и тогда шли в атаку без робости.

Дятлик вновь замолчал. Вспомнил, как уже после окружения немцев под Сталинградом шёл полем - беспечный и веселый, совсем без оружия по поручению командира батальона. Немцы были внутри кольца, и он оставил автомат в землянке, ушел к комбату налегке. И возвращался, радуясь победе, ясной морозной ночи, светлой луне - давно такого не было, чтобы идти вот так под луной и не бояться, что тебя убьют, он даже почувствовал себя чуточку штатским человеком и вдруг:

- Рус! Рус! Ком!

Глянул на крики и остолбенел: десяток фашистов -оборванных, заросших, но при автоматах на груди - вынырнул из балочки. Сердце у Дятлика оборвалось и затихло - и было от чего: один, безоружный, против десятка вооруженных немцев. Сам не зная почему, Дятлик сунул кулаки в карманы полушубка, оттопырил их, сделал вид, что у него там гранаты.

- Рус! Плен! Где плен? - выговорил один из немцев.

Сердце слабо шевельнулось в груди у Дятлика: обрадовался, да радости-то было мало, а вдруг поймут, что пустые у него карманы, запросто прошьют очередью и пойдут спокойно в плен... И он ещё сильнее оттопырил карманы, кивнул в сторону, противоположную той, куда шёл - там, мол, плен, и вслух сказал, не вынимая по-прежнему руки из карманов:

- Туда идите! Там плен! - и стоял, ждал, пока немцы не двинулись гуськом в указанном направлении. Потом пошёл и Дятлик. Спокойно пошёл, хотя и боялся, что могут они выстрелить в спину. И бежать не смел - нельзя, да и злость вдруг появилась: чего это ради он побежит, по своей земле идёт, но не выдержал, оглянулся и встретился с полным ненависти взглядом последнего в цепочке немца - в его руках зашевелился автомат... Дятлик начал медленно вытягивать руку из кармана, и немец отвернулся, поспешил за группой. А Дятлик стоял и смотрел немцам вслед, пока не скрылись они в следующей балочке...

И так это всё явственно вспомнилось Ивану Михайловичу, что вновь, как тогда, более тридцати лет назад, у него по спине пробежал холодок. Он посмотрел на Светлану, глянувшую на него огромными глазами, и в них был неподдельный интерес к его рассказу, вспомнил, что спрашивала она о каком-то Василии Зыбине.

- Нет, молодая девушка, разве всех запомнишь, кто там был? Вот если бы на карточку его взглянуть, может быть, и вспомнил...

Светлана возвращалась домой и думала: а вот они - сама Светлана, ребята из её класса - могли бы так, как говорил Дятлик, «примкнув к стволу штыки», идти в атаку в полный рост или упасть грудью на амбразуру дзота, как, может быть, погиб Василий Зыбин? Смогли бы выстоять, оказавшись в плену, как Викентий Денисович, выстоять и не согнуться? Смогли бы?..

Кузьма Петрович пригласил Алину Дмитриевну в свой кабинет и спросил:

- Алина Дмитриевна, а вы про своих ребят ничего не знаете?

- Что такое? - Новикова всполошилась, доверительно посетовала. - Это просто невозможный класс. Ни дня без приключений. Такого класса у меня ещё ни разу не было.

- Ну, так уж и не было! - директор добродушно усмехнулся. - А выпуск шестьдесят восьмого года? А? Тоже ведь класс «Б». Сколько вы мне жаловались, мол, невозможные хулиганы! А из класса вышли два золотых медалиста, пять врачей. Саша Корнеев - кораблем командует. Помните, какой он был? Еще хулиганистей, пожалуй, чем Оленьков. Они, конечно, ершистые, языкастые, всё выскажут вам, что думают. Но они, как правило, честнее многих тихих и положительных, которые себе на уме...

Грустная улыбка мелькнула на лице Новиковой: да, тот класс тоже был выдающимся в смысле неприятностей и неожиданностей, она рядом с ними чувствовала, что живёт словно у подножия вулкана - того и гляди, лава выплеснется. Тот же самый Корнеев однажды весной запустил в ящик её стола десятка два майских жуков. Оказывается, он эксперимент ставил: боятся женщины-преподаватели майских жуков или нет.