Аттила

— Я уничтожен! Какой позор!.. Что может быть хуже этого? Не знаю, как мне жить после того, что я был вынужден услышать сегодня от гуннов, не имея возможности опровергнуть их обвинения!

— Погиб Рим и вся вселенная! — мрачно продолжил Примут.

— Кто спасет их от гуннов? — вздохнул Ромул.

— Германцы! Готы! Франки! — раздались вдруг в темноте громкие голоса.

— Кто идет? — крикнули лежавшие у костра гуннские воины, вскакивая на ноги и направляя копья в сторону прямой улицы от западных ворот.

— Мы — готы! Франки! Тюрингенцы! Аллеманы! Фризы! Саксы! Дорогу нам, если не хотите быть побитыми!

— Кто вы такие? — крикнул начальник стражи.

— Посланники тех народов, которые мы назвали. Ваши часовые у ворот велели нам назвать себя, когда мы наткнемся на ваш караул. Ишь ведь какая темень! Мы должны говорить с повелителем гуннов.

— Ас какою вестью пришли вы к нему? Скажите, если это не тайна, — спросил Приск. — Мы тоже посланники из Рима и Византии.

— Наша тайна скоро обнаружится, — расхохотался в ответ рыжий кудрявый франк. — Аттила воображает, что все должны повиноваться мановению его руки. Посмотрим, что он заговорит, когда узнает о цели нашего посольства.

— Ведь ты остгот, — сказал один из гуннских начальников стоящему рядом с ним человеку. — Я знаю тебя, Витигиз. Наш государь нетерпеливо ждет вашего короля Валамера. Прибудет ли он сюда?!

— А вот увидишь. Гей, товарищи! Пойдем! — довольно дерзко отозвался остгот.

И вновь прибывшие направились дальше, звеня оружием. Их было двенадцать человек. Освещенные сзади трепещущим пламенем костра, эти могучие фигуры казались еще выше. Шлемы и шапки чужестранцев были увенчаны орлиными крыльями, медвежьими мордами с оскаленными зубами, турьими и оленьими рогами. Длинные плащи из меха у этих исполинов дремучих лесов спускались с широких плеч, между тем как острые концы копий достигали как будто до самых туч, когда их освещала внезапная вспышка огня.

Молча, с удивлением смотрели им вслед римляне.

— Вот этих еще не сокрушили гунны! — заговорил Максимин. — Пойдемте-ка на покой. Если нам и не удастся заснуть, все таки тело требует необходимого отдыха.

XXXII

Когда на следующее утро посланники стали собираться в дорогу, они сильно удивились, увидев рядом со своими повозками, носилками и лошадьми еще несколько новых повозок и породистых коней, подведенных к крыльцу.

— Это дары Аттилы вам, — сказал Эдико и, откинув крышку одного из сундуков, указал на груды звериных шкур, прибавляя:

— Вот лучшие меха, которые носят самые знатные из наших вельмож. Но подождите. Вам приготовлен еще один подарок. Мне поручено позаботиться о нем, а также проводить вас для безопасности до границы.

— Где Вигилий?

— Отослан вперед, — отвечал подошедший Хелхал, которому также было приказано, хотя и не далеко, проводить отъезжающих в знак почета. — Государь нашел, что вам не будет приятно ехать вместе с преступником, закованном в цепи.

— Этот варвар совершенно непостижим и полон противоречий, — тихо сказал Приск Максимину. — Он жаден до золота, хуже византийского фискала; иногда кажется, что вся его государственная мудрость и всесветное могущество направлены только на то, чтобы собрать отовсюду как можно больше золота…

— Золото — громадная сила не в одной только Византии, ритор. Ведь и эти бесчисленные орды скифов приходится вознаграждать, подкупать, задабривать золотом или тем, что можно приобрести на него.

— А грабеж? — насмешливо спросил Примут.

— И наряду с такой жадностью, — продолжал сенатор, — Аттила проявляет самую бескорыстную щедрость. Вот хотя бы относительно нас: он знает, что ему не удастся подкупить меня, да притом же Аттила во мне и не нуждается, так как я не пользуюсь влиянием при дворе, это ему хорошо известно.

— Да, он знает твою честность.

— А между тем, когда я обратился к нему с просьбой, он выказал себя вполне бескорыстным. Вдова одного из моих друзей, префекта Силлы, взятая в плен в завоеванном городе Ротиарии — вместе с детьми, — умоляла меня выкупить ее. Когда же я предложил Аттиле пятьсот червонцев за несчастную семью, он серьезно взглянул на меня и сказал: «Отдаю тебе этих пленников без выкупа». Почему корыстолюбивый гунн поступил таким образом?

— Ты понравился ему, старец, — отвечал Эдико, слышавший последние слова, — и он хотел не уступить тебе в величии души. У него есть свои недостатки, но повелитель гуннов не мелочен, он велик даже в своих пороках.

Разговаривая таким образом, посланники, в сопровождении Эдико и Хелхала миновали южные ворота. За стенами селения им встретилась большая толпа мужчин, женщин и детей, радостно приветствовавших римлян на их родном языке.

— Что это значит? — удивленно спросил Максимин. — По языку и платью эти люди должны быть нашими соотечественниками.

— Да, это римляне, — отвечал Хелхал. — Тут их триста пятьдесят человек.

— Военнопленные, — продолжил Эдико, — доставшиеся на долю государя. Он дает им свободу в честь тебя, Максимин! Ты должен сам привести их обратно в свое отечество. Аттила рассудил, что такому почтенному гостю, как ты, не может быть лучшего подарка.