Аттила, Бич Божий

— Все это — пустые разговоры, господин, — терпению Аэция пришел конец. — Пока мы тут спорим, Аттила триумфально шествует по нашим бельгийским провинциям. Пали Алуатика и Метис, жителей их вырезали как скот. Огромная орда Аттилы — гунны, ругии, герулы, тюринги, остроготы и гепиды, — численностью приближающаяся к пятистам тысячам голов, уже перешла Секвану и осаждает Аврелиан. Дальше он пока не пойдет — подождет, пока зазеленеет трава и будет чем кормить лошадей, — так что небольшой запас времени у нас есть. Но дальнейшее промедление смерти подобно. Не остановим его сейчас — рискуем потерять всю Галлию.

— И у тебя, конечно же, есть план, — фыркнул Валентиниан.

— Сами по себе римские войска, стоящие в Галлии, с Аттилой не справятся. Попытаюсь убедить Теодорида выступить на нашей стороне. Согласится, тогда у нас появится шанс.

— Я уже говорил тебе, что именно визиготов Аттила и намерен уничтожить, — раздраженно сказал император. — Племя, представляющее наибольшую угрозу для Рима. Мы будем законченными глупцами, если станем мешать ему в этом.

— Как вы не можете понять очевидного? — разочарованно воскликнул Аэций. — Что ж, с вашей или без вашей помощи, но я намерен вести войска в Галлию. Возьму с собой все имеющиеся в распоряжении полки. В том числе, господин, и ваши, палатинские.

— Моего разрешения на это ты не получишь, полководец, — император злобно улыбнулся. — А будешь настаивать — лично прикажу им тебе не подчиняться.

Ну и пусть, подумал Аэций. Не следует подвергать scholae, дворцовую стражу, проверке на лояльность. Привлеку под знамена вспомогательные полки итальянской армии, пусть даже их и не так много. Иронично поклонившись императору, он прошептал: «Mir der Dummheit kampfen die Gotter selbst vergeblich».

— Я все слышал, — резко произнес император. — А теперь скажи мне, что это означает.

Аэций пожал плечами.

— Если настаиваете, господин, — ответил он, стараясь сохранять невинное выражение лица. — Это высказывание приписывают Алариху, прославленному отцу нашего общего друга Теодорида, и произнес он его после того, как, в годы осады Рима визиготами, сенат отверг те великодушные условия, на которых он готов был подписать мирный договор. Получив отказ, Аларих потерял терпение; Рим пал и был разграблен. А означает оно следующее: «Против глупости даже Боги бессильны». — С этими словами, нарушив все требования протокола, Аэций бесцеремонно повернулся к императору спиной и, мрачно ухмыльнувшись про себя, вышел из комнаты.

* * *

— Что ж, ничего не поделаешь, — смиренно молвил Аэций, едва за посланником Теодорида закрылась дверь и кроме них с Титом в разместившемся во дворце архиепископа Лугдуна штабе полководца никого не осталось. — Мы сделали все, что могли, но этого оказалось недостаточно. Теперь, после решения Теодорида защищать лишь визиготские территории в Аквитании и его отказа выступить вместе с нами против Аттилы, исход предстоящего сражения предсказать несложно.

— Хотите сказать, мы потерпим поражение, господин?

— Почти не сомневаюсь в этом. Без визиготов наши шансы равны нулю. Сначала Аттила сокрушит нас, затем — их.

— А потом? Что будет потом? — впервые за долгое время Титу стало по-настоящему страшно.

Пожав плечами, Аэций одарил Тита безрадостным взглядом.

— Тут двух мнений быть не может: Западной цивилизации придет конец. Гунны сметут все на своем пути и перережут тех, кого не смогут продать в рабство. А затем, когда все разграбят, уйдут, оставив после себя лишь выжженные земли. Сам Аттила, может быть, и лелеет какие-то высокие цели, но даже ему не по силам превалировать над волей всей гуннской нации. Я знаю этих людей, Тит. Они никогда не приспособятся к цивилизации. Они вытянут из нее все, что смогут — золото и рабов, — и уничтожат все остальное.

— И Восток нам не поможет?

— Вряд ли. Мы ведь не пришли им на помощь в трудную минуту, помнишь? Аттила никогда бы не перешел через Рейн, будь у него хоть малейшее опасение, что Восток нападет на его войско с тыла. Если ты еще не составил завещание, я бы советовал тебе поторопиться. Я до последнего надеялся, что Аттила воздержится от похода на Запад. Да и ты, Тит, разве не говорил, по возвращении от Аттилы, что ситуация — обнадеживающая? Хотелось бы мне знать, что заставило его переменить свое мнение.