Аукцион невинности. Его трофей

Его голос замораживает воздух в салоне, кажется, сейчас на иллюминаторах появится морозный узор, несмотря на всю противообледенительную обработку, её наверняка проводили, или, не проводили, сейчас не зима, как же страшно-то, чёж он такой жуткий…

— Немедленно.

Сажусь в кресло. Адам поворачивается — руки большие, длиннющие, пристёгивает меня, проверяет ремни.

— Никогда. Не смей. Отстёгиваться. Поняла?

— Да… — тихо говорю подрагивающими губами.

— Повтори, что ты поняла.

— Я не буду отстёгиваться, — осторожно говорю я.

— Как часто ты не будешь отстёгиваться?

Сердце оглушительно стучит, стискиваю заледеневшие от страха пальцы в замок, пытаюсь выровнять дыхание.

— Никогда не буду отстёгиваться, Адам, — послушно произношу я. — Я поняла.

— Умница.

Адам устраивается в кресле, расслабляет плечи. Снова берёт мою руку, целует мои пальцы и держит на уровне своего живота в обеих своих ручищах. Мне не очень удобно, рука в локте натянута через подлокотники, но я терплю.

Осторожно смотрю на него: спокойное лицо, закрытые глаза. Держит мою руку и поглаживает пальцы.

Ладно… Пока не буду никак на это реагировать. Надо немного успокоиться.

Смотрю в иллюминатор — самолёт нырнул в зону облаков. Снижаемся.

Мы молчим. Я вроде успокоилась, смотрю в иллюминатор и даже не стараюсь больше высвободить руку — хочет, пусть держит.

Вздрагиваю от тихого голоса Адама.

— Виктория, на некоторые вещи у меня излишне острая реакция, — он говорит очень тихо, но чётко.

Несмотря на небольшой фоновый шум, я его слышу очень хорошо. Поворачиваю голову — он сидит с закрытыми глазами. Лицо спокойное. Также спокойно он продолжает говорить.

— Ремни безопасности. Эта вещь неизменно будет вызывать у меня крайне острую реакцию. На это есть причины.

Пауза. Я молчу. Жду.

— В моей семье не было принято пристёгиваться, — продолжает он ровным голосом, не открывая глаз. — Дорогие безопасные машины, умелые водители, проверенные маршруты. Только вот при аварии это не помогло. Мне было двадцать. Вытаскивали меня долго. Десятки операций. Выжил. Родители и брат с сестрой… нет.

Он открывает глаза и поворачивается ко мне. Я не знаю, как реагировать. Наверное, надо сказать слова соболезнования, или…

— Я…

Адам меня обрывает, не давая закончить фразу.

— Мне не нужно сочувствие, Вика, — спокойно глядя мне в глаза, добавляет он. — Просто делай, что я говорю. Особенно, это касается решений безопасности. Я потратил достаточно времени, чтобы значительно снизить для своих людей угрозу жизни, как и другие угрозы. У меня это получилось хорошо. Не надо создавать мне дополнительные сложности и вызывать острые реакции.

Он улыбается, глаза остаются холодными. Не знаю даже, что сказать, я просто в шоке от его внезапных откровений.

Адам поправляет прядь моих волос, убирает за ухо, гладит по волосам. Перехватывает мою руку так, что мне становится значительнее удобнее, но продолжает держать. Показывает мне взглядом на иллюминатор.

— Смотри, из-за облачности на море меньше бликов, не слепит, можно хорошо рассмотреть остров. Люблю этот вид.

32. Приземление

Вид и правда восхитителен: огромный остров со взлётной полосой, врезающейся в море, городки, масса зелени, голубая вода, белый песок.

Мы выходим в полном молчании. Адам крепко держит меня за руку, поддерживает при спуске с трапа.

Прямо на лётное поле подъезжает машина, не такая роскошь, как была у него в Москве, но тоже весьма и весьма.

Адам удивляет — усаживает меня на переднее сидение, а сам садится за руль, пожав водителю руку.

Молча пристёгиваюсь под его пристальным взглядом, и всю дорогу залипаю то на буйную зелень, то на его крупные красивые руки на руле.

Дом на окраине городка, уютный, похожий на остальные внешне, внутри оказывается простым, но упакованным по последнему слову. Особенно меня покоряют панорамные окна с видом на океан и бассейн у дома.

— Отсюда очень приятно наблюдать закат, — сообщает Адам.

Я стою посередине большой комнаты, любуясь морем, и вздрагиваю от прикосновения его рук к плечам.

— Всё ещё думаешь? — спрашивает он.

— О чём? — уточняю я, борясь с желанием податься назад и прижаться к нему спиной.

— О том, как я выглядел до операций, — усмехается он.

Я пожимаю плечом.

— Ты был красивым мужчиной, таким же и остался, — говорю я со странной убеждённостью, и с ехидцей добавляю: — меня больше волнует другой вопрос: ты после аварии контуженный, или по жизни такой?

Адам смеётся, обхватывает меня двумя руками и прижимает к себе. С удовольствием расслабляю плечи и позволяю себе принять это объятие. Оно… спокойное какое-то. Уютное. И сам Адам… похоже, что настроен миролюбиво.

— Моя злюка, — целует он мои волосы, в его голосе слышу улыбку. — Я тебе уже говорил: у меня нет проблем. Ни со здоровьем. Ни с психическим состоянием, — он делает паузу и ёрничает: — могу справку показать.

— Толку от твой справки, — хмыкаю я. — Ты любую можешь купить.

— Это правда, — его губы прикасаются к моему виску.

— Ты не будешь мне показывать никакую справку, — наклоняю голову, чтобы ему было удобнее прикусить мочку моего уха, — это ты сейчас для красного словца говоришь.