Аутодафе

Я как милости всегда молю о встрече,
Ты всегда небрежна и резка.
И твоя распущенность, конечно,
Очень кстати, думаю, всегда.
Ты меня так странно ненавидишь,
Все во мне заранее претит.
Знаю, грубо ты меня покинешь,
Возбуждая к ночи аппетит.
Даже запахи мои тебе противны,
И объятья – куклу мять – маразм.
Мне так больно, так ненужно дивно,
Надо б бросить все еще вчера.
Я люблю тебя, прекрасная богиня,
Без тебя, как в клетке взаперти.
Что же делать? – ты меня отринешь,
Лучше это сделать до пяти.
Ненавижу, не звоню, не езжу,
Больно мне за слабость и позор.
Эту отвратительную нежность
Забираю, как ненужный вздор.

«Я объективно не прав…»

Я объективно не прав —
Не насыщался в сытости,
Еще поборов и прав
Хотел от любви и слитности.
Я не платил сполна
За счастье владеть и трогать.
Любовь никогда не полна —
Нужны граница и строгость.
Поэтому все отдать —
Лишь только это осталось.
Отмучиться, отстрадать,
Чтоб право иметь хоть на малость.
Надо все ограничить
Во искупленье радости,
Нужен голод, чтоб сытость
Не тяготила тягостью,
Нужно бросить курить и пить,
Надо бросить стремиться к радости,
Надо все позабыть,
И в одиночестве стариться.

«Ты где-то на курортном перешейке…»

Ты где-то на курортном перешейке,
Меж океанов, гор и островов.
Кто там с тобой – цыган, монах, отшельник
В переплетенье мексиканских снов?
Ты путешествуешь, ты счастлива, свободна,
Ты радостна в своем чужом краю.
Из этой клетки, из Москвы холодной,
Тащусь, тянусь и все сильней люблю.
А Сьерра-Мадре с запада, востока,
И с юга заключает эту пядь.
Как в дни греха – всемирного потопа —
Отрезан, не увидеть, не понять.
Ну, если бы увидеть эти руки,
Вдруг вспомнить волоски и бархатность спины —
Великолепные среди тщеты и скуки —
Алмаз в грязи.
Поклоны передай Татьяне, если можно,
Целую всю тебя – фривольность, может быть,
Я, как всегда, покорно-осторожно
Влюблен – и не стесняюсь плыть.
Я понимаю, может быть, слова
Одни остались, и тебя не будет.
Картинки смазанные синие с утра
К забвенью и спокойствию прелюдией.

«Тела, тела, которые не нужны…»

Тела, тела, которые не нужны,
Тела раздетых женщин и мужчин
Сидят, лежат и отблеском по лужам,
И бархат ног, и проблески седин.
Он загорал, писали шумно пульку,
Но нет ее в той мелкой суете,
Она на пляже где-то в Акапульке,
А, может быть, нигде.
Он уходил – не нужны, не любимы,
Они все вились, липли мошкарой.
Не нужно ласковый и приторно противный
Журчащий рой.
И этот шар качался перед ним
С ненужным вечным запахом чужим.
И тучные стада пузатых бегемотов
Бежали, топали по пляжам и болотам.

«Стучат по окнам и домам…»