Князь роженый, может, и растерялся бы. А Федя углядел на площади телегу, залез на неё безо всякого чванства, шапку снял, кланяется на все четыре стороны. Выражает полное почтение ко всему, стал быть, берестяному площадному обчеству. Которое, естественно, разворачивается. Как та избушка бабы-яги: к Феде передом, к "коромольникам" задом.
-- Что вдвое - эт точно. Как Государь сказал - так и должно. Сиё - подворная подать. Подать со двора - вдвое меньше.
-- Вот! А твои ярыжки велят платить по старине! Народу православному угнетение! Воровство противу Государя!
-- Да погодь ты, погодь. Двор должен быть добрым, как Государем установлено. А это значит... (разворачивает Федя таблицу СНиПов и читает). От дома до забора - не менее 5 аршин, до отхожего места - 8, между жилыми избами - 25. Чтоб не погорели, господи помилуй, в один раз.
И смотрит на людей. Сразу нельзя дальше - дойти должно.
-- А у вас, добрые жители славного Берестья, промеж строений и одного аршина нету. И чего делать будем?
***
"Древнейшая застройка детинца, как обычно, была наименее интенсивной. Однако уже через столетие она возросла вдвое. В XIII в. большая загрязненность улиц потребовала прокладки первых бревенчатых мостовых, которые, между прочим, прошли по остаткам более ранних жилых и хозяйственных построек. В городе появилась "рука", наметившая первую, сравнительно строгую планировку. Начало действий этой "руки" - перв.четв. XIII в.
Исключительные условия, в которых находилось городище, объясняет особую плотность застройки детинца. Регулировка застройки осуществлялась системой улиц, межуличное пространство застраивалось в 3 ряда. Все постройки небольшие, однокамерные, срубленные в обло.
При столь высокой плотности застройки не могла сложиться усадебная система застройки с приусадебным участком и комплексом хозяйственных построек при одном жилище и за одной оградой. Большинство построек имело жилое назначение. Средняя высота дверей - 108-112 см. Две самых высоких двери (слой XIII в.) - 127 и 141 см)".
Как "могучие русы" в это дверки лазали? - Как-как... на четвереньках. Боком в полуприседе: ширина дверей - 0.5 м.
Федя оказался в роли той "берестейской руки". На полвека раньше и с более жёсткими нормами.
***
Федя пересказывал мне эту историю посмеиваясь. Но на том вече его чуть не зашибли. К счастью, местные сцепились между собой. После трёх дней "торжества демократии", набив друг другу морды, вечевики прислали к князю Феде депутацию. Которая долго слушала его старательные причитания по поводу синяка под глазом. И решила:
а) платить как было, а то хуже будет;
б) дать Феде денег. Чтобы он выбрал место для "дворов добрых" тех горожан, которых отселить придётся.
Федя от такой чести отнекивался, плакался на обиды, заботы и негоразды. Но вспомнил "Рублёвую слободку" им. Баскони под Боголюбовом и согласился просить оттуда мастеров-хитрецов, в смысле: градостроителей. За отдельные, конечно, деньги.
Об чём и ударили по рукам, фиксируя договор князя Феди и берестяного общества.
После чего Феде пришлось "бить по рукам" уже своих, которые решили: раз князь вече "нагнул", то и слугам князя всё можно.
Надо понимать, что в свитах таких князей-назначенцев немало людей... непроверенных.
Пожалуй, надо дать картинку. Для тех идеалистов, которые полагают, что "хомнутый сапиенсом" - человек разумный.
Я пытаюсь происходящее описывать как-то... в рациональных терминах. Типа "классовые интересы", "стремление к обогащению"... Такое - существенное упрощение. В реальности - все хотят. Но очень мало кто способен сформулировать чего он хочет.
***
"Знать свои подлинные желания гораздо труднее, чем кажется большинству из нас; это одна из труднейших проблем человеческого бытия. Мы отчаянно стараемся уйти от этой проблемы, принимая стандартные цели за свои собственные".
Фромм? - Вы даже не представляет насколько правы.
***
Является к Боголюбскому очередной вятший. Присягает. И сразу начинает канючить:
-- Дай, княже, дай.
Боголюбский, в те редкие моменты, когда он не "Бешеный" и не "Китай", спокойно спрашивает:
-- Чего дать-то?
-- Дык... ну... землицы б...
У Андрея "фазовый переход" очень короткий. Он свирепеет, но пока сдерживается:
-- Иди во Всеволжск. Получишь по десятине на душу.
Про мои порядки на "Святой Руси" такие страсти сказывают... Брижка-стрижка, клизма-грамота... Сразу в святомученики.
Боярин пугается и пытается детализировать свою хотелку:
-- Не-не-не! Мне б... вотчинки... чуток.
Боголюбский светлеет: дурень, а пользу свою, хоть и не сразу, понимает.
-- Иди к Ропаку. Он даст. Ежели у него пару лет отслужишь.
-- Не-не-не! Тама холодно! Тама боязно! Не! Мне б тута б гдесь бы...
Тут у нашего "благоверного" шибает пар с ноздрей и он вопит:
-- К Мачечичу! На Волынь! Пущай он тебя там испоместит! Пшёл!
Про личные особенности Мачечича - я уже... Иметь такого в начальниках... не дай бог.
На Волыни, сходно с Новгородчиной, идёт передел вотчин. Получаемый конфискат Мачечич либо забирает себе, ибо жаден, как оголодавший удав, либо раздаёт пришлым, как обожравшийся лев объедки гиенам.