Аваддон-Губитель

4, 5 и 6. Всяческие «почему». Почему мы состоим из жидкости? Почему разделены на два пола? Почему единственное, что нам принадлежит, это то, чем мы уже владеем: прошлое? Объясню — отсюда страх, недовольство, бессилие. Шопенгауэр это понял в тридцать лет. Молодчина. Интеллект versus [266]воли. Это и есть великая борьба человека, самолет, отрывающийся от авианосца, человек в поисках сути бытия. Он покинет загон для безумцев, разнесет вдрызг нравственность, сломает все. Главное событие нынешнего века — познание Истины, а не путешествия на Луну, как думают простаки. Не знаю, почему я стал одним из этих отмеченных. Ведь я мог стать бродягой, пристраститься к вину, писать романы о любви, снискать, быть может, славу и денежки. Несмотря на это я выскажу все, что знаю. Еще с детства я отличался в составлении головоломок. К работе особых наклонностей не было. Но каждый раз, когда надо было что-то выдумать, распутать, тут ваш покорный слуга отличался. Истина уже существовала в мире, готовенькая, но раздробленная. Каждый философ высказал какую-то ее долю. Надо было их составить вместе, а не накапливать знания. Потому-то потерпели неудачу нынешние ученые: чем ученей, тем непонятней и темнее. Мне выпала злосчастная судьба составить Истину, потому как я ровно ничего не знаю. И поскольку у меня нет учителей, которых я бы мог осрамить, с меня и взятки гладки.

Всю эту ночь Сабато размышлял,

и утром, как только стало рассветать, ему удалось победить свои страхи, сдерживавшие его до сих пор: он найдет Шнайдера, где бы тот ни оказался. Для начала один след есть — вилла Нене Косты.

Он посмотрел на календарь — до воскресенья оставалось два дня. Вышел на улицу — небо чистое, воздух сухой. Оторвал кусочек бумаги, поднял его вверх и отпустил: ветер северный. Он рассчитал, что дня через два еще потеплеет, и погода вряд ли будет облачной и дождливой. День должен быть знойный, февральский, все будут сидеть в бассейне.

Принятое решение успокоило, и он ощутил прилив сил, которые было утратил от бесконечных раздумий и устремленности к прошлому.

Коста смотрел на него

характерным своим взглядом, склонив голову набок, с застывшей на устах казенной улыбкой — внешним слоем дипломатической любезности, под которым благодаря искусному владению лицевыми мускулами скрывался второй слой, еле заметный и все же не ускользавший от наблюдателя, хорошо знающего Косту, слой ироничного превосходства, вопросов к самому себе типа: «Неужто он напал на след?» или: «Как он может быть настолько наивен?» — бесспорно, с мыслью о том, как наивно отправляться в Машвиц в обычный уикэнд с солнцепеком и бассейном, чтобы разузнать о Шнайдере. Вопросы, которые, естественно, были предположениями самого Сабато, а потому могли быть или не быть реальными: то есть настройка мускулов второго слоя, несомненно существовавшая (ибо под светской улыбкой могли скрываться лишь чувства иронии или даже неприязни, ненависти), вовсе не обязательно вызывалась присутствием Шнайдера в Буэнос-Айресе, — гипотезой, покамест не более, чем гипотезой, которую С. старался подтвердить разведкой на вилле и беседой с этим ненавистным ему субъектом, беря на заметку даже его отрицания:

— Шнайдер?

Коста наморщил лоб, состроив свою особую вопросительную гримасу. Гримасу, которую он изображал, не только задавая вопросы или реагируя на что-то его интересующее, но также утверждая что-либо вроде: «Мне кажется, что Ленин не был революционером». Такие утверждения создавали ему ореол загадочной прозорливости, он изрекал их без доказательств, как нечто столь очевидное, что и спорить-то не стоит; однако, высказанные в полувопросительной форме благодаря наморщенному лбу, они изящно устраняли авторитарный или оценочный нюанс, оставаясь как бы заявкой на будущую дискуссию, которая так никогда и не происходила.

Нет, Шнайдер наверняка в Бразилии, он его не видел уже много лет. Что касается Хедвиг, он понятия не имеет. Но скорее всего она вместе со Шнайдером, то есть где-нибудь в Бразилии.

Итак, девочки,

красотка из пригорода, самоназванная Элизабет Линч, вышла из спортивного авто вместе с седовласым директором и бросилась в объятья Серхио Ренана, бедняги с мечтательным взором, который не знал куда деваться. Погоня за ролькой на ТВ — не знаю, девочки, понятно ли вам? Вы ведь не знаете, кто такая Элизабет Линч, потому что не читаете внимательно «Радиоландию», замечательный журнал, отражающий жизнь театральных кругов, я в нем зарабатываю кое-какие крохи, histoire de boucler le budget [267], что поделаешь, растет инфляция, растет отсутствие веры в нацию, сам Коко Анчорена не сведет концы с концами.