Авалон: Хроники Бессмертных (СИ)

     – И это возвращает нас к сути моего вопроса, – напомнила Малиновская. – Как нам известно, опять же, по их рассказам, старение тел все-таки происходит, потому что все в мире подвержено увяданию и распаду. Загадка не в этом. Так сколько же должно было пройти лет, чтобы наши наставники, пусть даже пережившие трансформацию в юном возрасте, физически смогли постареть ещё примерно на столько же?

     Друзья начали приближаться к краю леса, и, несмотря на поздний час, по пути им начало попадаться все больше народу. Сквозь деревья тут и там уже проглядывали огни городских кварталов, похожие на гигантских светлячков, парящих над сгущающейся темнотой.

     – Мы, к сожалению, не обладаем всей полнотой математических данных для того, чтобы знать наверняка, насколько быстро протекают те или иные действия, – сказал Антон. – Но, осмелюсь предположить, что речь идёт никак не меньше, чем о нескольких тысячах лет.

     Они вышли на улицу, и Малиновская посмотрела на Антона – его лицо, освещённое в этот момент светом уличных фонарей, выражало крайнюю степень задумчивости, – похоже, он всё ещё пытался что-то сосчитать наверняка.

     – Тысячи лет! – изумилась Татьяна. – Довольно впечатляюще.

     – А почему бы нам как-нибудь не спросить у них об этом напрямую? – предложил Слава.

     – Если они захотят об этом говорить, – ответил Евген с едва уловимой нотой не то презрения, не то просто недовольства. – Они ведь всегда такие скрытные…

Глава 9. Успехи и промахи

     – Меня уволили, – безо всяких предисловий уныло сообщила Малиновская, прежде чем Настасья успела задать хоть какой-то вопрос.

     Дело было, как обычно, во дворе их многоэтажки. Маша ещё раньше хотела рассказать эту удручающую новость своей лучшей подруге и направилась к ней в гости, но, не застав Настю дома, вышла грустить во двор. Дома было находиться совершенно невыносимо, а мысль о том, что ей ещё предстояло поведать обо всем маме, расстраивала ещё больше.

     Конечно, Ольга Александровна не стала бы особенно ругать свою единственную любимую дочь, она бы даже ничего ей не сказала в укор, – просто бы села, как обычно, на кухне, на старенькую колченогую табуретку, и, помешивая тихонько ложечкой свой любимый зеленый чай, грустно вздыхала и смотрела в окно. Маша ужасно не любила такие моменты – иногда бывали ситуации, когда она бы предпочла, чтобы мама кричала и ругалась, и говорила ей, что у неё бессовестный и беспутный ребенок. А когда она просто молча садилась, ничего не говоря, печальная и тихая, – значит, она расстроилась по-настоящему. В такие моменты хотелось провалиться сквозь землю. Или даже умереть. Хотя, в свете последних событий, второе уже было практически невозможно.

     Настя, положив рядом свою сумку, аккуратно присела рядом с Малиновской на самый краешек скамейки и взяла подругу за руку:

     – Ты как? Ты расстроилась?

     – Я расстроилась даже не из-за самого факта увольнения, а скорее, из-за ожидаемой реакции мамы – вот она расстроится, я знаю.

     – Это всё потому, что ты опаздывала?

     – Да, – честно призналась Маша, не поднимая глаз. – Я ещё в прошлый раз всех торопила, помнишь? В итоге прибежала на работу, как взмыленная лошадь. И все равно сильно опоздала. Может, все ещё и прокатило бы, но я, естественно, нарвалась на Ивана Васильевича. Мне же всегда, блин, везёт! Видимо, настроение у него в тот момент было не очень хорошее. Короче, орал он ужасно. И предупредил, чтобы это было в последний раз. Ну, это ещё в ту субботу было. А в этот раз я вообще телефон дома забыла, представляешь? Когда вернулась, там было шесть непринятых вызовов от Мишки и один – от Ивана Васильевича. Перезванивать начальнику напрямую я побоялась, а Мишке как-то стыдно было – я и так постоянно просила его меня отмазывать. Я уверена, – он и в этот раз сделал всё, что смог…

     – Просто ты ему нравишься, глупенькая, – Настасья погладила её по плечу.

     – Да, наверное, – как-то немного рассеянно ответила Машка. – В общем, я набрала Ритке – ну, знаешь, той девчонке, с которой у нас смены совпадают. Она мне всё и рассказала. Иван Васильевич специально зашёл проверить – на месте я или нет. Кричал там, шумел. Типа того, «что она вообще о себе думает…», «тут у него желающих полно…», «работники должны быть дисциплинированными…», и всё в таком же духе. А в конце сказал: «чтобы ноги её больше здесь не было!». Вот так. Да я теперь туда и сама никогда не приду. Очень надо!

     – Мань, да и плюнь ты на всё! – принялась успокаивать её Настя. – Сколько ты там получала? Пятьсот рублей за смену? Пусть они ещё за такие деньги кого-нибудь попробуют найти! У тебя, если так по-честному сказать, прямо паранойя из-за этой работы развилась – все после тренировки домой нормально идут, не спеша, а ты прямо как с цепи сорвалась – «скорей! скорей!» Забудь. Будешь теперь как все нормальные люди.

     – Ну это-то да, – вздохнула Маша, ковыряя носком туфли основание лавочки. – Просто хоть деньги какие-никакие были. Теперь, видимо, придётся все время у мамы просить.

     – Ничего страшного, и я у папы прошу…