Авалон. Возвращение короля Артура

«Клинический идиот» — подумал про себя Уоринг и усмехнулся. — Ну что же, я тоже скажу вам, чего хочу. — Его голос стал хриплым от плохо сдерживаемой ненависти. — Я хочу, чтобы ваши коварные планы как можно скорее разоблачили. Я хочу, чтобы вы и все подобные вам зажравшиеся аристократы были преданы заслуженному забвению, а ваша корыстная система унаследованных привилегий навсегда исчезла. Короче говоря, я хочу, чтобы вы и всё, за что вы ратуете, сгинуло.

Джеймс бесстрастно посмотрел на посетителя, подавляя сильное желание двинуть его в челюсть.

— Вы сказали про унаследованные привилегии, верно? Раз уж вы подняли этот вопрос, давайте посмотрим, что я такое унаследовал.

— А то вы сами не знаете! — каркнул премьер-министр. Враждебность исходила от Уоринга, как ядовитые испарения.

— Итак, во исполнение этой самой преемственности, — невозмутимо продолжал Джеймс, –в прежние времена король прежде всего стал бы главой англиканской церкви. Сейчас этого нет. Первый референдум отделил церковь не только от государства, но и от монархии, так что церковной власти меня лишили. Второй референдум объявил Содружество распущенным, тем самым лишив монарха титула главы бывших британских колоний и протекторатов. Короче говоря, я теперь не увижу своего изображения даже на двухпенсовой марке. Третий референдум распустил Палату лордов и отменил все наследственные титулы, заменив их системой пожизненного пэрства, которая гарантирует, что никто в дальнейшем не может передать по наследству дворянский титул.

Уоринг слушал изложение своего многоходового плана по демонтажу и упразднению монархии, мысленно ставя галочки в списке выполненного. Ему стало интересно, не упустит ли чего-нибудь Джеймс.

— Референдум номер четыре санкционировал переход всех королевских земель в распоряжение правительства, национализировал королевские резиденции и распространил на королевскую семью обязательства по уплате налогов. Королевские коллекции произведений искусства, библиотеки и обстановка дворцов и замков были национализированы, а все ценные предметы переданы в доверительное управление британскому народу.

— Да, вовремя спохватились, — с удовольствием вставил Уоринг. — Раньше надо было, да ни у кого духу не хватало это сделать.

— Таким образом, — невозмутимо продолжал Джеймс, — я не унаследовал ни резиденций, ни коллекций произведений искусства, ни бесценных сокровищ любого рода, ни лимузинов, ни автомобилей или экипажей, ни лошадей, ни королевских яхт. У меня нет королевской свиты — нет камергеров, конюших, стюардов, костюмеров, йоменов, лакеев, кучеров, пажей или фрейлин. Я ничего не получал из государственного кошелька или за государственный счет. Оглядитесь, мистер Уоринг, вы увидите все мое наследство. У меня есть этот дом, это поместье, вот и все. После того, как будут уплачены пошлины на наследство, сомневаюсь, что у меня останется хоть что-нибудь. А пока я сам плачу за содержание дома и оплачиваю работу персонала. Ни один британский налогоплательщик не вложил в мое содержание ни цента. Я не жалуюсь — на самом деле, так мне даже удобнее.

Далее по части привилегий… Ну, скажем, мне выпала честь посещать местную общеобразовательную школу с крайне скудным финансированием; тем не менее, я имел удовольствие заниматься у преданных делу и перегруженных учителей, и мне повезло поступить в университет Данди, а не в Оксфорд или Кембридж. После окончания учебы я имел честь служить своей стране в вооруженных силах, где мне также была предоставлена привилегия служить в Афганистане, в Казахстане и в Судане. Вы не были в Судане, господин премьер-министр? Последние несколько лет я имел честь зарабатывать на жизнь в качестве управляющего этого поместья. В хороший год я мог бы надеяться получить около шестнадцати тысяч фунтов стерлингов, а за вычетом налогов мне осталось бы целых пять тысяч. Когда я стал королем, расходы увеличились астрономически, а вот доходы резко упали. Итак, мистер Уоринг, прошу ответить, что в моем положении позволяет вам говорить о привилегиях?

Премьер-министр тупо смотрел перед собой, ничего не отвечая.

— Иными словами, мистер Уоринг, — сказал Джеймс, — если моя жизнь в каком-то смысле является примером унаследованной привилегии, которую вы так рьяно стремитесь искоренить, то да поможет нам всем Бог.

Однако если предположить, что вы просто произносите трескучие, эмоционально окрашенные фразы с единственной целью — вызвать реакцию избирателей, чисто рефлекторную, заметим, и при этом ваша риторика не имеет ничего общего с какой-либо действительностью, правдой или смыслом, то вы лжец и лицемер, попавший в плен зависти и политических интриг.

Уоринг, чья улыбка в этот момент очень напоминала злобную улыбку убийцы из плохого кинофильма, выпрямился, чтобы ответить на вызов.