– Сегодня после обеда начнется, когда будет сменяться конвой. Вроде бы каторжники раздобыли оружие и взрывчатку. Сейф взорвут. Конвой примет их сторону. Кобенский тоже с ними,
– Подонок.
– Не только он. Чуть ли не все солдаты с ними заодно. Нервы не выдерживают этого безделья, однообразия, этой удушливой жары, они готовы идти на верную гибель только ради того, чтобы хоть что-то делать. Я знаю, я одно время занимался психологией.
– Это ты правильно сделал… А скажи, может, стоит предупредить Финли… или нет?… – размышлял Голубь.
– На мой взгляд, поздно. Людей озлобили. Здесь для этого совсем немного требуется. Теперь все будет идти как идет, события покатятся лавиной, все быстрее и быстрее. Это я в одном романе вычитал.
– Мы сделаем все, что в человеческих силах. Для начала устроим военный совет. Послеобеденный взрыв не должен застать нас врасплох.
Голубь пошел искать Главача и Троппауэра, которого он решил позвать на военный совет.
Пора засухи вступила в свой последний, самый страшный период. Тяжесть воздуха была почти осязаемой, кости ломило, полуденный ветер доводил людей до исступления.
Днем в канцелярию явился Илье, и с ним каторжник, Барбизон. По приказу лейтенанта конвой пропустил его, чтобы дотащить до форта огромную сумку с инструментами. Илье сразу же поспешил к Гардону.
– Этого человека зовут Барбизон. Его послала секретная служба. – Он передал капитану удостоверение. В нем было написано, что за оказанные отечеству услуги бывший бандит помилован и назначен агентом секретной службы. В его обязанности входила сыскная деятельность в среде каторжников.
– Итак? – спросил Гардон, изучив документ. – Вы имеете что-нибудь доложить?
– Более чем, – ответил бандит. – Сегодня начнется бунт. К арестантам под видом бригады Красного Креста нроникли умелые организаторы. Они привезли с собой тринитрофенол.
Гардон побледнел.
– Бунт, – продолжал Барбизон, – невозможно предотвратить. Недовольство умело подогревается. План был разработан еще в Оране. Их людей большинство и среди туземцев, и среди жандармов, и среди каторжников, да и в конвойном отряде тоже. Верных солдат не наберется даже на один патруль. Но самое опасное, конечно, тринитрофенол. Если они взорвут трубу в том месте, где она ответвляется к нам, мш останемся без воды. Кроме того, к арестантам часто наведывается какой-то туземный вождь и обещает им поддержку племени сокота, которое придет с того берега Нигера, а в случае если они займут форт, то и выведет их тайной тропой к Верхней Гвинее.
Гардон в страхе тер подбородок. Все это звучало крайне неутешительно. Первым подал голос Финли:
– Батиста!
Когда итальянец вошел, он отдал приказ:
– Распорядитесь, чтобы Латуре выставил четыре пулемета и подготовил двадцать пулеметных лент.
Капрал спешно удалился.
– Вечером, на световой сигнал, каторжники, объединившись с конвоем, ворвутся в форт и быстро расправятся со всеми, кто станет оказывать сопротивление…
– Илье, – сказал Финли, – будьте любезны, отдайте приказ, чтобы закрыли ворота, и попросите Латуре втащить пулеметы на бруствер, вы с Барбизоном ни во что не вмешивайтесь, что происходит внутри, ваше дело следить и, когда конвой с каторжниками подойдет к стенам форта, открыть по ним безжалостный огонь! Это единственное, что нас еще может спасти.
Илье и Барбизон вышли. Гардон беспомощно молчал. Внутри у него все похолодело от страха.
– Но почему же… – выговорил он наконец охрипшим голосом, – если они все знали.,, почему ничего не сказали? Мы ведь могли послать за пополнением… Спаги… добрались бы сюда из Тимбукту за неделю…
– Мне кажется, – ответил Финли, – они намеренно не стали вмешиваться в события и позволили назреть бунту… Судя по всему, люди из секретной службы, следуя за сокота, хотят отыскать тот самый найденный Рюселем путь…
Они помолчали. Вернулся Батиста с пулеметными лентами. Свалил их на пол. Он казался спокойным, но
в любом случае зрелище было довольно тягостное: наблюдать, как он проверяет патронные гнезда.
Голубь с Главачем и Троппауэром держали последний военный совет. Естественно, за бутылкой вина, будто они всего лишь невинно развлекаются.
– Мы можем рассчитывать на шестнадцать человек, – сказал Голубь. – Заговорщики предлагали нам присоединиться, но мы дали уклончивый ответ. Что делать дальше?
– Дальше… – неуверенно протянул сапожник, – хорошо бы, наверное… узнать… чего они хотят… И потом… что могут шестнадцать человек… против стольких… Я не знаю… по правде сказать…
. Сапожник не знал и того, зачем вообще нужно усмирять бунтовщиков. Но поди здесь поспорь с двумя сумасшедшими…
– Сегодня вечером, – сказал Троппауэр, – конвой вернется с каторжниками. Им из форта будет дан сигнал.
Вошел Пенкрофт и пристально посмотрел на них.
– Чего шепчетесь? – вызывающе произнес он. – Послушай, Аренкур! Пора бы тебе понять, что ты зря стараешься. Надеюсь, все ясно?! Других это не касается. Только тебя. Просто обидно за такого умного человека.Поздно уже шушукаться. Понял?