Авантюрист

Я пришла к нему домой — он жил в роскошном особняке. Дверь мне открыл лакей в расшитой ливрее и напудренном парике. Меня продержали в передней более часа, прежде чем барон соизволил встретиться со мной. В то время он был преуспевающим владельцем газеты. Незадолго до моего отъезда в Англию барон произвел в Берлине настоящий фурор, начав выпускать чрезвычайно современную и откровенную ежедневную газету. Все ждали, что он вот-вот потерпит неудачу, однако газета выжила, более того, вскоре ее стали продавать по всей Германии. Ее юмор отличался остротой, а политические статьи — злободневностью. Будучи довольно ловким бизнесменом и политиком, барон прилагал все усилия, чтобы газета отвечала вкусам средних немцев: в ней было всего понемногу. В какой-то момент барон встал в оппозицию к правительству, всячески потешаясь над государственными мужами. Это принесло газете еще большие тиражи: население с удовольствием ее раскупало.

Я ожидала увидеть крупного, решительного мужчину, чья внешность соответствовала бы дерзкому характеру. Когда меня провели в погруженную в полумрак библиотеку, мне показалось, что там никого нет. Оглядевшись по сторонам, я с изумлением увидела в огромном кресле у камина маленького, почти лысого старичка, попыхивающего трубкой. На вид ему можно было дать около шестидесяти лет.

Меня потрясли его глаза, скрывавшиеся под кустистыми бровями: я впервые видела такой острый и умный взгляд.

Барон был тщательно выбрит, костюм сидел на нем безукоризненно. Позже я узнала, что он очень разборчив в одежде и даже любит щегольнуть.

— Итак, вы фрейлейн Хильдегард, — проговорил он.

Его голос звучал тихо, но в нем слышались такие властные нотки, что вы невольно прислушивались к нему с особым вниманием.

— Да, барон, — ответила я. — Как я поняла, вам требуется секретарь, и хотела бы предложить свои услуги.

— Я не одобряю работающих женщин, — заявил он.

— Я тоже, — согласилась я. — К сожалению, мне надо что-то есть.

Он удивленно взглянул на меня, а потом рассмеялся. Его резкий, отрывистый смех напоминал собачий лай.

— У вас имеются характеристики?

Я подала ему рекомендательное письмо из машинописного бюро и сообщила, что несколько лет работала в Англии.

— А почему вы уехали оттуда? — осведомился он.

— И я — Фрэнк, я до сих пор не могу понять, почему так поступила — открыла ему правду. Я просто не смогла солгать этому необычному, неординарному человеку. Я не хотела выдумывать историю о том, что меня страшно потянуло в Германию. Я ответила ему коротко и ясно: Я полюбила.

Он долго смотрел на меня из-под бровей. Мне стало страшно, и все же я чувствовала, что он по достоинству оценил мою откровенность. Позже мне предстояло выяснить, что он принадлежит к тому типу людей, которые стремятся знать все обо всех. Ему до мельчайших подробностей были известны истории тех людей, с которыми он общался. Я бы сказала, что он обладал феноменальной памятью.

— Присаживайтесь, — наконец предложил он, — и записывайте.

— К счастью, я захватила с собой блокнот. Он начал быстро диктовать газетную статью. Его слог был четким, сжатым, емким. Когда я закончила, он попросил меня прочитать записи. Выслушав меня, он встал и позвонил в звонок. Лакей почти мгновенно распахнул дверь.

— Проводите фрейлейн Хильдегард в комнату для секретаря, — приказал барон и, повернувшись ко мне, добавил: — Отправьте эту статью с курьером в редакцию. Вы понадобитесь мне в два часа.

— Меня взяли на работу! Я летела домой, как на крыльях, Фрэнк, я не могла поверить своему счастью. Мне хотелось петь, кричать, танцевать. Наконец-то у меня есть работа, на какое-то время мне обеспечен кусок хлеба.

Хельга прижала руки к груди.

— Даже сейчас, — проговорила она, — вспоминая о том дне, я испытываю потрясающее чувство счастья. Мне было очень уютно в его доме. Хотя надо признаться, что работа оказалась тяжелой, рабочий день не был нормирован. Иногда барон начинал работать рано утром и заканчивал далеко за полночь. А иногда он уезжал на некоторое время, и я бездельничала.

Мне повезло, что у меня не было знакомых в Берлине — да мне и не хотелось заводить новые знакомства, — я все равно не имела бы возможности общаться с ними.

Обычно я ужинала в восемь вечера в своей комнате. Бывали случаи, когда барон предупреждал меня, что требует моего присутствия на приеме в восемь тридцать. Иногда он не давал мне и этого получаса, чтобы переодеться к приему, и все же мне всегда удавалось выполнять его требования. Это превратилось в своего рода игру — не позволить ему перехитрить меня. Над теми, кто боялся его, он измывался безжалостно. Видимо, это свойственно всем коротышкам. Он знал, что физической силе должен противопоставить силу ума. Он был сверх меры тщеславен и даже купил себе титул.

У многих он вызывал страх. Возможно, я была единственной из домочадцев, кто отказывался раболепствовать перед ним. Я всегда говорила ему правду в лицо, как бы неприятна эта правда ни была, однако старалась не переходить грань. Я тщательно следила за тем, чтобы не выглядеть дерзкой и вызывающей. Вскоре он зауважал меня.