— Что было, того не вернешь, — развел руками Петерс. — Помиритесь с женой, не теряйте ее. Поверьте, она вас очень любит и поможет вернуться в строй. Это особенно важно теперь, когда вы нуждаетесь в помощи близкого человека.
— Да, конечно… Но я записался к вам на прием совсем по другому вопросу, Ян Христофорович…
— По какому же? — Петерс нетерпеливо взглянул на часы. Такие же, как у Реллинского, серебряные, из реквизированных, с дарственной надписью на крышке.
— Я слышал сообщение о перестрелке на финской границе… Там был убит человек… Ну и, в общем…
— А-а! — Петерс засмеялся. Волосы у него по-прежнему длинные, как у семинариста. А седина почти не видна. — Вас, вероятно, здорово удивило, что одним из погибших оказался ваш тезка — Сидней Рейли?
— Да, признаться, я был поражен. Столько лет прошло… И вдруг снова… Но я — вот он я, жив-здоров… Кто же это был?
— А это, Георгий Васильевич, государственная тайна, — негромко и значительно ответил Петерс. — Одному вам скажу, товарищ Реллинский… Тот человек, которого застрелили на границе, — страшный враг Советской власти и нашего государства. И он заслужил смерть. Вы удовлетворены?..
— Спасибо, Ян Христофорович, за исчерпывающую информацию… за доверие…
— Вот еще что, — Петерс встал, это означало, что беседа подходит к концу. — Из партии вас исключили за моральное разложение, то есть за пьянку. С такой формулировкой восстановить вас в большевистских рядах мы не имеем права. Но раз вы, Георгий Васильевич, осознали свое недостойное поведение и к старому больше не вернетесь, пишите заявление в кандидаты. Я лично дам вам рекомендацию.
Реллинский стоял как громом пораженный.
— Служу Советскому Союзу! — отчеканил он, расправляя плечи.
«Выйдя на улицу, я все еще чувствовал крепкое рукопожатие тов. Петерса. Я вдохнул полной грудью пыльный московский воздух. Хотелось, как в детстве, кричать от радости, прыгать, куда-то бежать. Но мне за пятьдесят, и поэтому я только ускорил шаг. Мир был прекрасен! Единственное, что несколько омрачало мое ликование, было известие о том, что состояние здоровья товарища Дзержинского еще больше ухудшилось. Сказывались годы, проведенные в царских застенках. Неужели мы потеряем этого кристального человека, Дон-Кихота революции, которого враги с опаской и уважением называют «железным Феликсом»?
Вернувшись в Ленинград, я немедленно позвонил Ирине. Она отвечала мне односложно, недоверчиво. Но я был настойчив, и в конце концов жена согласилась повидаться со мной. Я знал, что у нее никого нет. Сведения были вполне достоверными, у чекиста масса возможностей навести справки. Человек даже не заподозрит, что за ним ведется наблюдение! Мы провели чудесную ночь, как юные любовники, и к утру совершенно помирились…»
(Из книги В. Минаева «Подрывная деятельность иностранных разведок в СССР».)
— Ну что, скоро ты? — нетерпеливо спросил Реллинский.
— Оставь, — дернул его за рукав Дарчия. — В такой день… Пусть Ирина Станиславовна приведет себя в порядок. Она, конечно, и без помады красивая, но ты же знаешь женщин…
Наконец Ирина вышла из дамской комнаты — нарядная, оживленная, подкрашенная. Глядя на нее, Георгий Васильевич впервые подумал об их почти двадцатилетней разнице в возрасте и ощутил нечто вроде ревности, наблюдая, какие взгляды бросают на его жену молодые чекисты.
Народу в Мариинском театре было много. Все фойе были заполнены до отказа. Радостные группы людей толпились на лестницах. Костюмы и френчи мужчин подчеркивали светлые цветастые платья их спутниц.
— Не зря мы с тобой работали, Стратег, — Резо улыбался обаятельной грузинской улыбкой. — Орден Красного Знамени дали не только всему управлению, но и нам с тобой лично.
— И нас, многострадальных жен, не забыли! — звонко рассмеялась Ирина. — Что бы вы делали без жен, а, Резо?
Дарчия галантно поцеловал ей руку. И снова Георгий Васильевич ощутил укол в сердце.
Они протиснулись на свои места, приветствуя коллег по уголовному отделу. Все затихли, когда на сцене появился президиум.
— …Постановление Президиума ЦИК СССР о награждении ОГПУ орденом Красного Знамени! — провозгласил председательствующий. Зал разразился аплодисментами. — Слово для торжественного доклада предоставляется заместителю председателя Государственного политуправления товарищу Ягоде.
Снова овация.
— Во втором отделении будет концерт, — шепнул Резо Ирине Станиславовне. — Это поинтересней, чем доклад.
— Мне не скучно, — женщина просияла. — Это ведь говорят о вас, дорогие мои.