Авантюрист и любовник Сидней Рейли

— Где мой бумажник, сука? — прорычал он, схватив Елену за горло. — При обыске его не нашли… Это твоих рук дело!

— Я… ничего… не знаю… — полузадушенно хрипела женщина. — Пусти! Отдам!

— Вот тварь! — квартирант отшвырнул ее в угол. — Воспользовалась арестом… Думала небось, что я больше не вернусь? А я — вот он! Гони деньги!

— Подавись, скотина! — Елена Шарлевна швырнула бумажник в обросшее щетиной лицо «турецких и восточных стран негоцианта». — Глаза бы мои тебя не видели! Убирайся!

— Жаль, нет времени, не то я бы тебя проучил. — Массино застегнул баул. — Продажная сука, ты еще легко отделалась!

— Проваливай! — крикнула она ему вслед. Входная дверь хлопнула. — Спекулянт паршивый! Хорошо, что про колье не вспомнил…

Из «БЛОКЪ-НОТА» неизвестного

«Господа большевики так же продаются и покупаются, как и все прочие. Единственное различие — в идейной подкладке. Для немцев, допустим, я был русским шпионом, для чекистов — буржуем. Ну и так далее. Как меня только схватили, я сразу заприметил этого парня и сделал ставку на него, как на фаворита на бегах. В глазах у него была ненасытная алчность. Я невольно представил, как после моего расстрела этот вчерашний крестьянин жадно обшаривает мой труп, и мне остро не захотелось расставаться с жизнью и становиться добычей мародера.

— Хочешь денег? — шепнул я ему, когда меня выводили по черной лестнице.

— Сколько дашь? — почти неслышно отозвался мерзкий стервятник.

Это был вопрос вопросов. Сколько раз я слышал его за те годы, что живу на свете. Недоплатить — это еще полбеды. Гораздо опасней переплачивать. Этот красный еще не знает своего аппетита. Посулить ему слишком много — и он захочет отнять у меня все.

— Тысяча, — сказал я. И не ошибся. Это было ни много, ни мало — в самый раз. Недобор и перебор караются расстрелом.

Когда меня заперли, он первым попросился в охрану. И стоило только остальным большевикам удалиться, стукнул в дверь:

— Давай деньги.

У меня всегда есть при себе некоторая сумма. В искусстве обыска чекисты еще не слишком поднаторели, под заветные стельки заглянуть не догадались. Но с этим парнем надо было беречься.

— Нужно отпороть подкладку, — схитрил я. — У тебя ножницы найдутся?

После некоторых колебаний он просунул мне в полуоткрытую дверь перочинный ножичек. Я прикинулся, будто извлекаю обещанную взятку из указанного места. Дверь открылась шире. В глазах моего охранника горел алчный интерес. Винтовку он, конечно же, оставил снаружи.

— Держи, — я протянул ему приготовленные заранее купюры. Он жадно схватил их и вырвал у меня из рук пиджак: надеялся поживиться. Я только того и ждал! И в мгновение ока очутился за пределами своего узилища… Под сорочкой на мне была поддета теплая фуфайка наподобие морской — еще одна мера предосторожности, которой я обучился за время своих странствий по свету. Я резво бежал по улицам, опасаясь только наткнуться на случайный патруль. Выстрелов сзади я не боялся: этот дурак продолжал рьяно потрошить мой пиджак…»

Петроград, 1918 год

— Барышня! Алле, барышня! — Массино подул в трубку. — Опять треск… Наладьте связь, золотко! Плохо слышно…

— Делаю, что могу, — сварливо отзывалась телефонистка. — Скажите спасибо, что вообще соединяю…

— Спасибо, детка, большое спасибо! Без вас, дорогуша, вообще как без рук…

Но телефонная барышня куда-то исчезла, а сквозь треск прорвался знакомый и такой родной голос Мандроховича:

— …Бросай все к чертовой матери и приезжай! Что ты там потерял, в этом дохлом городе?..

— Не могу, Иштван, дорогой! — надрывался Винченцо. — Передал родственникам посылку, а они не вернули ящик…

— Какие, твою мать, родственники? — удивился Мандро на другом конце провода. — Что за ящики, братец? Ты уже начал заговариваться?

— Потом все объясню, — приходилось изъясняться обиняками, чтобы не поняла телефонистка. Под родственниками коммерсант подразумевал англичан-союзников. Посылка означала партию оружия, а ящик — соответствующую оплату за него. — Короче, меня держат тут дела. Скажи лучше, к кому обратиться в случае необходимости?

Иштван принялся перечислять имена, а Массино только головой качал: тот выслан, этот арестован, третий подался на юг…

— …Зайди в Английский клуб, там собираются деловые люди… — пробилось сквозь шум и треск.

Это было важное напоминание. Даже издалека Мандрохович ухитрялся помогать добрым советом.

Наведя справки, «турецких и восточных стран негоциант» узнал, что вышеупомянутый клуб носит ныне имя Латышского. Но там по-прежнему бывает избранная публика.

В этой атмосфере Массино чувствовал себя, как рыба в воде. Людей в форме — этих новых «красных» командиров и комиссаров — он обходил за версту, зато господам в приличных костюмах делал различные предложения, и не всегда безуспешно. Например, знакомому анархисту, Петьке Аршинову, за пустяковую сумму в десять тысяч он подсказал:

— Есть опиум. Двести пакетов по десять фунтов каждый.

— Где? — Петькины ноздри хищно затрепетали.

Винченцо загадочно молчал. Он знал эту публику. Среди них каждый третий — наркоман или алкоголик.