Авантюристы

Шли они, действительно, уже двое суток. Передвижение сильно затрудняла жара, поэтому пытались больше идти ночью. Днем отсыпались на кладбищах, стараясь меньше попадаться на глаза местному населению. В последний раз, правда, в облюбованной Нарышкиным гробнице — то ли воина, павшего за веру, то ли какого-то имама — нашелся обитатель. Это был донельзя оборванный, худой турок — по виду дервиш, — принявшийся громко верещать и потрясать кулаками, требуя освободить помещение.

Уставший от жары Нарышкин языком жестов объяснил нищекормливому «конкуренту», что тот не прав и выставил его вон.

— Сделай вид, шеб мы тебя долго искали, — посоветовал из-за спины Сергея расхрабрившийся Брейман.

С провиантом трудностей не было. Иоганн каждый раз приносил из встреченных на пути селений котомку с провизией. На еду здесь стоило только глаз положить, как весьма расположенные к дервишам турки молили принять ее в дар.

Верблюжатина Нарышкину почему-то не понравилась, и он всякий раз требовал от Заубера, чтобы тот принес молодого барашка.

— И халвы больше не бери, — морщился расханжившийся Гроза морей. — У меня от этой липкой дряни рот склеился еще в Нижнем!

— Эх, расстегайчика бы сейчас, да под рюмочку холодненькой! — мечтал он. — Кажется, все бы сейчас отдал за то, чтобы посидеть в трактире где-нибудь на берегу Оки. И чтоб сиренью пахло, колокола бы к вечерне звонили, а внизу на реке небольшой пароходик колесами шелестел!

— А я мечтать сидеть в Кенигсберг, в маленький подвальный ресторанчик. Кушать свинина на ребрышках и пить светлый, прусский пиво, — вставил Заубер и облизнул сухие потрескавшиеся губы.

Однако вокруг была жара, дорожная пыль да сама дорога, которая по мере приближения к Стамбулу становилась разве что шире.

За оставленным позади поворотом неожиданно возник гул, топот и воинственные крики. Из облака рыжей пыли вынырнули с десяток оборванцев под предводительством давешнего кладбищенского знакомца.

— Ба, да это никак наш приятель из гробницы! — улыбнулся Гроза морей, вглядываясь в клубок пестрых, грязных одежд. — Пришел восстанавливать статус-кво!

— Кого? — не понял Моня, заходя за спину Нарышкину. — Сдается мине, ше нам хотят на полном серьезе набросать лишней красоты на лицо.

Толпа яростно шумела, впереди всех бесновался, потрясая в воздухе клюкой, худой турок.

— Чего они, сударь, хочут? — тревожно поинтересовался Степан.

— Нас они хотят, Степа! — пояснил Нарышкин, оценивающе глядя на конкурентов.

В воздухе просвистел камень и больно стукнул Сергея в плечо.

— Ах вот оно как! — взревел Гроза морей и ринулся в самую гущу турок, награждая ударами всех, кто стоял на его пути.

— Ату их, православные! — подхватил Терентий и, несмотря на то, что рана, полученная в Одессе, еще не зажила, ухватил увесистый сук и, действуя им как палицей, врубился в толпу. Иоганн Карлович последовал за ним и, с неожиданной ловкостью выбив у одного из нищебродов клюку, принялся довольно успешно фехтовать ею, отражая нападения визжащих, словно стая павианов, дервишей. Как всегда хуже всех пришлось Степану. Пока он шарил глазами в поисках орудия защиты, метко пущенный камень угодил ему в лоб. Покружившись для порядку на месте, Степан опустился на четвереньки и с причитаньями отполз к обочине. На лбу его мгновенно поспела огромная шишка, а глаза как-то сами собой скатились к переносице.

Звуковое сопровождение побоища взял на себя Брейман, который, приняв грозный вид и перебегая с место на место, принялся кричать:

— Иоганн, заходи справа! Нацепил на нос цейсы и ничего не видишь! Справа бери его, справа, тебе говорю!

— Что, шмындрики, зубы жмут?! — воинственно вопрошал он турок. — А ну, ты, длинный, иди сюдой! Приведите его скорее до меня, я буду делать с него форшмак! Нет, лучше возьму нож и зарежу его насовсем! Искромсаю насмерть топором! Дайте ж мне топор, щас здесь случится расчленение!

Впрочем, свои угрозы Моня производил с безопасного расстояния и в непосредственных боевых действиях участия не принимал.

— Аллах хай! — вопили турки, наседая.

— А-а-а, шайтан вас побери! — кричал Гроза морей, продолжая даже в драке старательно играть роль приверженца ислама. Скоро в туче пыли, которую подняли сражающиеся, стало совсем не разобрать кто где. Воинственные выкрики слились в один общий гвалт.

Повергая на землю очередного ретивого оборванца, Нарышкин выпрямился и огляделся. Внимание его привлекла богато украшенная карета, видимо, только что остановившаяся неподалеку от «поля брани». Из окна экипажа выглядывало прелестное женское личико…