Авантюристы

Из-под тюрбана, очень шедшего к этому личику, выбивались рыжие, как огонь, волосы. Огромные глаза были, как это принято на востоке, подведены сурьмой, что еще больше подчеркивало их выразительность. Тонкие черты лица, угадывавшиеся за усыпанной золотыми блестками кисеей, были восхитительны. Вглядываясь в них, Гроза морей расправил плечи и развернулся во всю свою богатырскую стать. Похудевший за недели скитаний торс его смотрелся великолепно. Выпятившуюся грудь лишь слегка драпировал драный халат, подобно львиной шкуре античного героя, живописно свисающий с мощных плеч.

Женщина, не сводя с Нарышкина крайне заинтересованного взгляда, издала вздох восхищения и произнесла только одно слово: «Gercoules!»

В ответ Гроза морей широко улыбнулся… и получил сильный удар по голове. Горизонт неожиданно поплыл куда-то вбок, а высокие кипарисы завертелись в каком-то неистовом хороводе…

Очнулся Сергей от легкого прикосновения. Первое, что увидел, был потолок, покрытый похожей на пчелиные соты диковинной резьбой…

Он почувствовал, что лежит на спине, на чем-то очень мягком — приятное ощущение, успевшее забыться за время ночевок на лоне природы. Поморщившись от ноющей боли в голове, Нарышкин попытался подняться.

— Dieu, il est immense![10]— произнес по-французски, чистый, мелодичный голосок, принадлежавший, как оказалось, той самой прекрасной незнакомке из кареты. Смуглое личико склонившейся к нему красавицы было встревожено.

Она слегка коснулась Сергея рукой:

— Je vous demande pardon… monsieur.[11]

— Я, сударь, говорил ей, что Вы оклемаетесь, да она все не унималась, — послышался радостный голос дядьки Терентия. — И то сказать, лежали Вы прямо как мертвехонький.

Дядька подошел и, наклонившись над Сергеем, заглянул барину в глаза.

— Членоповреждений особенных нет, значит жить будете, — бодро констатировал он.

— Отойдите правым галсом, сударыня, будьте ласковы, ай не видите: поправляется человек, — ревниво буркнул моряк в сторону прекрасной незнакомки, делая красноречивый жест.

— Diable, c`est Moscovite![12] — рыжеволосая красавица фыркнула, поморщила носик, повернулась и поплыла к двери. Затем оглянулась и, погрозив Терентию пальчиком, пропела:

— Moujzik!

— Хотела она своего фелшера к Вам приставить, да я не дал, — зашептал дядька, глядя на удаляющуюся женщину. — Ну их к лешему, басурман этих. Еще опоят до смерти какой-нибудь дрянью. Я рыженькую просил лучше винца Вам поднести. Оно понадежней будет.

— Где это мы? — спросил Сергей, осовело разглядывая ковры на полу и мягкие диваны, стоящие по периметру комнаты.

— Мы у етой дамочки, навроде, как в гостях. Когда Вас сзади, значит, шибанули, она из кареты вышла и бегом к Вам. И слуги ейные туда ж. Разогнали к лешему всю эту нищую братию, а не то затоптали бы нас юродивые, как пить дать.

Ну, а опосля повезли нас всех к этой мамзели в имению. Вот мы теперь тут и обретаемся.

Вошел слуга с подносом, одетый вполне по-европейски. Восточный колорит выдавали в нем разве что феска да мягкие кожаные тапки с загнутыми носами.

Он молча поставил поднос на низкий резной столик посреди комнаты и, пятясь задом, удалился. На подносе оказалось французское вино, сыр, оливки и какие-то сладости.

— А где остальная команда? — поинтересовался Сергей, делая большой глоток.

— В баньку она их спровадила, — жуя, ответил дядька. — Бойкая такая мамзель, пресвоевольная. Уж не знаю, чем Вы этаким ей, сударь, глянулись…

— Ну, ты, Терентий, не заговаривайся! — перебил его заметно повеселевший барин. — По-твоему, на меня и глаз положить нельзя?

— Положить-то на Вас можно, — задумчиво протянул Терентий.

— Ну так что ж? Я, поди, не шваль подзаборная. Дворянин!

— Это да, — согласился дядька. — Что есть, то есть. Я, вот, кумекаю, как нам с Катериной быть? Жалко девку!

— Будем искать, — подумав, нахмурился Нарышкин. — Все-таки это не иголка в стоге сена.

Слегка перекусив, они с Терентием были препровождены в баню, которая находилась в одном из больших павильонов тенистого, заросшего кипарисами сада. К павильону вела аккуратная, обсаженная кустами роз дорожка.

— Ну прямо «тысяча и одна ночь», — удовлетворенно хмыкнул Гроза морей.

В предбаннике худой, смуглый турок, низко кланяясь и постреливая дробинками чернявых глаз, выдал им простыни и сандалии, представлявшие собой подобие маленьких деревянных скамеечек, которые крепились к ногам кожаными ремнями.

— Благодарю покорно! — брезгливо сказал Нарышкин, жестом показывая, что не нуждается в обуви. — Рахмат, любезный! Отдыхай.

Удивленный турок в замешательстве пожал плечами, а Гроза морей, ступив на мокрый мраморный пол, тут же поскользнулся и, высоко взмахнув грязными пятками, опрокинулся на спину, ударившись при этом едва зажившей головой. Баню огласил поток отборной русской брани, эхом отскочившей от стен и колонн.

— Вставайте сударь! — подоспел на деревянных платформах предусмотрительно одевший их Терентий. — Как же Вас угораздило…

— Эфиоп проклятый! — на чем свет ругал банщика Нарышкин. — Развел тут, понимаешь, сырость, так тебя перетак!