Авантюристы

— Есть только четыре места, как раз перед вами случайно освободились, — сообщил сидящий за прилавком конторщик и отметил что-то в своей толстой шнурованной книге.

— Нам это очень даже подходит! — воскликнул не скрывающий радости расставания с Москвой Степан.

— Одно место снаружи, — поднял голову конторщик. — Изволите брать?

— Берем, тысяча чертей! — рявкнул Нарышкин так, что находившиеся в помещении люди, включая конторщика и человека, взвешивающего в дальнем углу багаж, вздрогнули и с испугом посмотрели в его сторону.

Наконец все было улажено, и шестерка почтовых лошадей тронула с места тяжелую рессорную карету. На одной из передних лошадок в своем седле мотался форейтор — низкорослый, похожий на старую карлицу мужичонка, которого кучер называл Петюней. Место на высоченных козлах рядом с возницей пожелал занять «Гроза морей», на сей раз заявив, что не желает сидеть взаперти, в тесном купе, словно сельдь в бочке. Он вооружился бутылью рома и куском окорока, не без оснований полагая, что это значительно скрасит ему поездку. Переполненный людьми дилижанс сверху был уставлен всевозможным багажом: саквояжами, корзинами и сундуками, плотно увязанными и укрытыми кожаным чехлом.

Лошади слегка скромничали в белокаменной, но за Москвой понесли во всю прыть. Нарышкин едва не потерял свой новый картуз и был вынужден надвинуть его до самых бровей. На сердце нашего героя сделалось весело и легко от предвкушения дальней дороги. От весеннего ветерка, бьющего в лицо, оттого, что мимо неслись избы, заборы, овраги, проплывали поля и перелески.

Сергей не нашел ничего лучшего, как поделиться своей радостью с кучером — коренастым, плотненьким дядей с круглым, обветренным, немного бабьим лицом, слегка обрамленным похожей на пух бороденкой.

Кучер, которого звали Мартын, вначале долго отнекивался; держа вожжи в левой руке, правой сердито нахлестывал лошадей и твердил:

— Нет, барин! Никак не можно!

Однако на первой же за Москвой остановке, когда пассажиры несколько минут разминали свои затекшие конечности, оказалось, что все-таки можно. Возница махнул рукой, согласился и выпил украдкой, чтобы не видел кондуктор. Петюня, у которого был завидный нюх на такого рода вещи, тоже тишком метнул в горло порцию рома. На следующей остановке они с Нарышкиным добавили еще. Мартын, и без того бывший не вполне бел лицом, сделался красным, как томат. Одновременно он стал обнаруживать признаки презрения ко всякого рода рытвинам и колдобинам и совсем перестал тормозить экипаж, в результате чего дилижанс несся под гору со свистом, гоня впереди себя шестерых обезумевших от страха лошадей, которые быстро выбились из сил от такой езды. Петюня на некоторое время как бы затмился. Он дремал, опустив голову к самому седлу, опасно раскачиваясь из стороны в сторону.

В Серпухове у переправы через Оку, когда меняли лошадей, ожидали застрявший на том берегу паром и чистили купе, в котором двум путникам стало нехорошо, пассажиры дилижанса приходили в себя. Будучи не в силах доковылять до почтовой станции, они сидели на траве у дороги и затравленно смотрели на то, как доставшие свой плетеный погребец Нарышкин с Терентием закусывали здесь же, неподалеку, чем бог послал. Степан и Катерина чувствовали себя неважно и от своих порций отказались.

Отужинав, «Гроза морей» изъявил желание осмотреть живописные окрестности Оки. Кучер и Петюня пожелали сопровождать его в этой экскурсии, по прошествии которой выяснилось, что Мартын не вяжет лыка. По причине этого, а также в ожидании парома, приклеившегося к дальнему берегу, возникла продолжительная заминка. Кондуктор метал гром и молнии. График следования был безнадежно разрушен. Вопреки здравому смыслу, решено было все-таки выезжать.

Проштрафившегося Мартына сдали смотрителю станции. Поскольку замены вознице не нашлось, кондуктору, кряхтя и чертыхаясь, самому пришлось лезть на козлы. Петюня, слегка оживший, сидел в своем седле; нахохлившись и беседуя сам с собой, нес околесицу на каком то ирокезском языке.

Нарышкин «покинуть мостик» наотрез отказался. Терентий, убоявшись потерять своего барина по дороге, прикрутил его к сиденью крепкой веревкой для увязывания багажа.

Переправа затянулась до позднего вечера. А за Окой пошла бесконечная, тряская езда в ночи…