Авантюристы. Морские бродяги. Золотая Кастилия

У Александра Оливье Эксмелина, флибустьера и хирурга флота, оставившего подробный отчет об этой экспедиции, непосредственным участником коей он стал[47], заимствуем мы сведения о мерах, принятых Монбаром, чтобы с честью выйти из затруднительного положения, в котором очутились Береговые братья. Никогда еще знаменитый авантюрист не проявлял такой необычайной находчивости, как в этих обстоятельствах. Мы должны сознаться, что и им также руководила ненависть. Но эта ненависть не ослепляла его до такой степени, чтобы заставить забыть об обязанностях командующего флотом. Да, он стремился отомстить человеку, неумолимо преследовавшему его десятки лет, но хотел прежде всего спасти людей, вверивших ему свои жизни. Он действовал, сообразуясь с этим, убеждениями возвращая мужество товарищам. Монбар сам подавал пример решительности и силы воли, пренебрегающей всеми препятствиями. Хитрость должна была сделаться самым могущественным его оружием для того, чтобы восторжествовать над испанцами, – хитрость он и употребил.

Первое его распоряжение было направлено на то, чтобы обезопасить себя против вероятного бунта пленных, который поставил бы его в отчаянное положение. Пленные испанцы, заложники, привезенные из Гибралтара, были по его приказанию крепко связаны и отданы под строгий караул.

После этого он выбрал среди крупных кораблей самый старый, наименее способный держаться на воде, и решил сделать из него брандер, корабль-факел. Он велел перенести на этот корабль смолу, серу и то количество пороха, без которого они могли бы обойтись в сражении, потом сделал бомбы из смолы и серы и принял все меры, обеспечивающие успех созданной им разрушительной машине. По приказанию Монбара на палубу положили чурбаны, грубо обтесанные и обернутые в матросскую одежду, на эти чурбаны надели шляпы с широкими полями, рядом поставили оружие и знамена, так что издали эти фигуры можно было принять за солдат, неподвижно ожидавших приказа стрелять в упор по неприятелю.

В бортах были сделаны амбразуры, куда поставили бревна, выкрашенные, как дула пушек. Над судном подняли флибустьерский флаг. Словом, находчивый гений Монбара не забыл ни малейшей детали, чтобы придать брандеру вид хорошо вооруженного французского боевого судна.

Эта адская машина была поставлена в авангарде. Другие корабли сгруппировались на небольшом расстоянии позади. В середине флота на одном корабле поместили всех пленных мужчин. Женщины и дети, золото и драгоценности – словом, вся добыча была помещена на корабле, которым командовал Дрейф. Ему был отдан приказ взорвать корабль, но не сдаться в плен.

Окончив эти приготовления, флибустьеры вновь сошли на берег и отправились в церковь.

Жители невольно были поражены мрачными и решительными лицами флибустьеров. Они поняли, что эти люди поставили на карту свои жизни, и внутренне дрожали при мысли о последствиях той страшной борьбы, которая развернется между ними и испанской эскадрой.

Было около четырех часов вечера, когда флибустьеры вернулись на свои корабли. Монбар не хотел сниматься с якоря до наступления ночи. Он рассчитывал на кромешную темноту, чтобы незаметно приблизиться к выходу из озера.

Все приготовления заняли у Монбара шесть дней. Несмотря на сделанный ими дерзкий вызов, испанцы сами не входили в озеро. Ничто не указывало на то, что они собираются привести в исполнение свою угрозу и прийти за флибустьерами в Маракайбо.

Удостоверившись в подзорную трубу, что флот полностью готов и что капитаны ждут только сигнала, чтобы сняться с якоря, Монбар удалился в свою каюту. Через некоторое время дверь отворилась и вошли донья Клара и Франкер. Монбар приветственно махнул им рукой и пригласил садиться.

– Извините меня, – сказал он, – что я просил вас прийти сюда, а особенно прийти вместе. Я должен немедленно переговорить с вами обоими.

– Я к вашим услугам, адмирал, – ответил молодой человек, поклонившись.

– Вы звали, и я пришла, – кротко сказала донья Клара.

Монбар молчал несколько минут, потупив голову и нахмурив брови. Однако мало-помалу лицо его прояснилось, и он заговорил тихим голосом, в котором слышалось едва сдерживаемое волнение.

– Я хочу кое-что сказать вам, – произнес он, – особенно вам, дон Гусман.

– Адмирал, я уже не называюсь этим именем, – быстро перебил его молодой человек.

Донья Клара положила ему руку на плечо.

– Не прерывайте адмирала, – сказала она.

Молодой человек взглянул на нее с удивлением, но увидел в лице женщины такое выражение доброты и мольбы, что поклонился в знак согласия.

– Великий час, которого я ждал столько лет, наконец настал, – продолжал Монбар. – Завтра на восходе солнца я лицом к лицу встречусь, надеюсь в последний раз, со своим неумолимым врагом, ненависть которого преследовала меня всю мою жизнь. Господь, суд которого непогрешим, будет судьей между герцогом Пеньяфлором и мною.

– Герцогом Пеньяфлором! – вскричала донья Клара, с испугом прижимая к груди руки.

– Герцогом Пеньяфлором… – изумленно прошептал молодой человек.