Авантюры студиозуса Вырвича

Полонее Богинской было все равно, станет ее брат королем с помощью российской императрицы, прусского императора, шведского короля или вообще турецкого султана. Балы для владычествующих лиц будут устраи­ваться всегда. И так же все равно, где на них танцевать — в Варшаве, Вене, Париже или Вильне, лишь бы весело и можно было позволить немного при­ятного амурного риска. Пан Гервасий Агалинский почитал сарматские иде­алы, а воплощением их считал своего хозяина Кароля Радзивилла. Что тот изречет — то пан Агалинский с помощью добытого огненного меча и станет выполнять. Шляхта должна быть сама себе законом! Главное, пан Кароль не допустит, чтобы всякая шваль, мещане, сыновья кожевников, равнялись с настоящей шляхтой и мешали свою беспородную кровь с благородной. Лёдник, конечно, с этим не согласился бы. И вообще профессор, похоже, мечтал о чем-то вроде республики в белорусских краях со свободой вероисповедания и господством науки и философии. Счастье еще, до политических дискуссий вроде сеймовых дело не дошло. Полонея умело уклонялась от серьезных раз­говоров, Лёдник отмалчивался, но Прантиш всерьез побаивался, что если кто из попутчиков заведется, до Ангельщины никто не доедет. Даже до Гданьска, где ждал корабль.

Вырвич особо не возражал, когда Лёдник дорогою читал лекции. Все лучше, чем грызться между собой.

Между тем дорога вынырнула из леса, резко повернула и привела к прекрестку с тремя тополями, которые потеряли почти все листья, только вершины желтели. Лёдник сверился по картам, проигнорировав астролябию, демонстративно вынутую Агалинским из кармана, и сообщил, что нужно ехать прямо. Но тут на дороге слева показался воз. Чтобы снова не очутиться на развалинах, стоило расспросить тутошних о местных корчмах — польским языком владели все. Нужно срочно менять лошадей, та, что под Лёдником, вот-вот начнет хромать.

Семейная пара на возу, груженном добротными корзинами, муж и жена в вышиваных тулупчиках, празднично одетые, были не очень склонны к разговорам на перекрестках с подозрительными незнакомцами. Женщина, до самых бровей обвязаная белым шерстяным платком в красные розы, только молча посматривала на чужаков. Мужчина в смушковой шапке все же неспешно вынул изо рта трубку и сообщил, что ближайшая корчма в том направлении, куда едет уважаемое панство, часах в трех езды, но примут ли там путников, неизвестно, потому, что все корчмы переполнены теми, кто едет в Дракощин на осенний фэст.

Будто в подтверждение, слева показались два всадника, а потом бричка. После того как несколько дней, кроме дождя, ни с кем не встречались, это был неожиданный наплыв людей.

— А что за фэст? — сразу заинтересовался пан Агалинский. Мужик снова взял трубку в рот, пыхнул дымом в пшеничные усы.

— О фэстах в Дракощине стыд не знать, милостивый пан! В том городе живет настоящий дракон! Вот уже восемнадцать лет, как живет. В пещере около ратуши. Ух и злющий! Девушек красивых жрет, жертв требует. Ревет так, что мостовая трясется! Изрядный дракон! Можно просто съездить, послушать, посмотреть. А лучше всего на фэст, вот как мы, — там и состя­зания лучников, и карусель рыцарская, и представление будет, как святой Михаил убивает дракона. Опять же, продать что-нибудь, купить. Мы вот всей семьей цельный год корзинки плетем, чтобы там сбыть. Что на базаре в Дракощине куплено — драконову мощь приобретает!

Лёдник и Прантиш, вскормленные академической наукой, одинаково скептически хмыкнули.

— Однажды в краковский дворец единорога привозили, — иронично проговорила Полонея. — Дамы наши все побежали смотреть, рог священного животного потрогать, чтобы потом хвастать, что подтвердили тем свою дев­ственность. А один бойкий пан залез в вольер и объявил, что рог несчастной животинке прикрепили к носу с помощью клея.

— Ты сам дракона видел? — сурово спросил Лёдник у встреченного. Но тот, разозлившись, что паны сомневаются, только пыхнул трубкой и дернул вожжи.

Сине-серые тучи разошлись, будто их растолкал кто-то любопытный, чтобы посмотреть, что делается на земле. Тяжелое осеннее солнце подсве­тило сцену человеческих комедий, трагедий и фарсов, которую поливают кровью и моют слезами.

— Вы как хотите, ваши мости, но я дальше никуда не двинусь, пока не посмотрю настоящего дракона! — заявил пан Гервасий, даже ноздри раздувая от азарта. — Пусть хоть весь мир в тартарары — а посмотрю!

И было понятно, что пана не переубедить. Даже Лёдник только сжал зубы и прошипел что-то неодобрительное. А Прантиш глянул на насмешливое личико Полонеи, она же — пан Полоний Бжестовский, и со страшной силой зажелалось, замечталось: а вот победить бы того поганого дракона, бросить его отрубленную голову под ноги гордой паненке Богинской — и чтобы в ее холодно-ироничных глазах запылал огонек восхищения, из которого нетрудно раздуть костер настоящей любви.

Ну и побыть на городском фэсте, после ночлегов в чистом поле поспать на кровати — хорошая приманка!