Авария, дочь мента (сборник)

– Вот только не надо этого фуфла! – заорал Рубль. – Ненавижу вот эту брехню! Ненавижу, когда на «мерседесах» баб своих, бывших валютных б…, крестить возят! Когда президент со всей своей сворой в храме стоит, ручку патриарху целует – тошнит меня! Когда про веру врут – тошнит меня, тошнит! Э-э, – Рубль сунул два пальца в рот. – Я тоже крещеный! Я тоже верю! Верю, Господи! – перекрестился он. – Только не в дедушку на облаке! Верю, что есть высшая сила, мировой разум, который не даст нам сдохнуть от радиации, от СПИДа, от придурков-политиков! Верю! Только Бог у нас разный! Я напрямую верю – туда! – указал он в низкий потолок, увешанный гроздьями крупных капель. – Без досок и продажных попов! Я три курса МИФИ закончил, пока с досками не закрутился, – не знал? Думал, Лева Рублем родился? Теория расщепляющихся материалов! Я знаю, из чего этот мир состоит, каждый вот этот листочек – и как все это в пыль может разлететься! Что же, у меня с этими папуасами один Бог?

Бегун плеснул воды на камни. С трескучим шипением рванулись клубы густого пара, заволокли баню.

– Сваришь! – Рубль упал на пол.

– Бог один у всех, – сказал Бегун.

– Ага. «Этого не может быть, потому что не может быть никогда». Больше сказать-то нечего… Слушай, ну не мне же тебе объяснять. Мы ведь доски не крали, мы их спасали! – решил подойти с другой стороны Рубль. – Погнили бы все, к чертовой матери, на чердаках и в сараях. А так люди на них смотрят. Пусть не здесь, пусть в Америке, хоть в Занзибаре – главное, есть они! Ты же художник, едрена корень, ты же больше меня понимаешь. Такая красота в болотах пропадает! Неужели ты не хочешь, чтобы ее люди увидели?

– Не в доске красота, – сказал Бегун. – Ты лица у них видел, когда они молятся? Вот где красота.

– Мой Спас! – исчерпав все аргументы, заорал Рубль. – Не отдам! Я за него муки принял!

– Еще примешь, – захохотал Бегун и, пригнувшись к полу, снова плеснул воды.

Рубль с воплем, лбом выбив дверь в густом тумане, вылетел из баньки и заплясал по заиндевелой траве голышом на виду у села, источая пар от красной обваренной кожи.

Еще не ударили морозы, октябрь понемногу выхолаживал землю, сковал ручьи и болота и только потом уже накрыл снегом; изо рта валил пар, но воздух еще не жег щеки, а холодил, напоминая, что дело к зиме.

Когда стемнело, Бегун оделся и вышел из дому. Как обычно, он не пошел напрямки, по пробитым в снегу тропам, а воровато обогнул село кругом по лесу, глубоко проваливаясь в сугроб. Собаки не приучены тут были сторожить от людей, встречали молча.

В поповском доме тускло светилась лучина за промасленным холстом в окне. Бегун встал за овином, осторожно поглядывая из-за угла, в который уже раз радостно удивляясь тому, что вот через двадцать с лишним лет угораздило снова торчать под окнами и томительно ждать свидания, считать минуты и гадать: выйдет ли она или погаснут окна и опять придется ему, уставшему от ожидания до дрожи в руках – будто камни таскал – плестись обратно.

Стукнула дверь, с крыльца сошел Еремей и зашагал через село к себе. Чуть погодя раздался скрип снега под ногами – Неждана в наскоро повязанном платке, в заячьем полушубке бежала к овину. Свернула за угол, налетела в темноте прямо на него, вздрогнула и даже вскрикнула тихо. Бегун схватил ее, прижал к себе, стал торопливо целовать холодные щеки, волосы над упавшим на плечи платком. Неждана оттолкнула его и отступила на шаг, глядя испуганными круглыми глазами.

– Что ты? Грех-то какой!.. Никогда так не делай, а то не приду больше!

– Не буду, не буду…

– Господи… – она прижала ладони к пылающим щекам, укоризненно качая головой. – Батюшка угадает, спросит, а я соврать-то не смогу!

– Еремей приходил?

– Да… Жалко мне его. И стыдно… Сидит, молчит и глаза прячет. И я посмотреть не решаюсь. Так и сидим… Угадал, наверное, – следы-то нетрудно прочесть, – указала она на глубокие следы Бегуна. – А не дай бог, Петр узнает – убьет или тебя, или меня…

– Ты моя Неждана… – Бегун осторожно, чтобы не испугать снова, провел рукой по ее тяжелым шелковым волосам. – Я думал – жизнь кончилась, что было, то было, а больше ждать нечего. А Бог такую нежданную радость дал.

– Не будет нам радости. – Неждана была расстроена сегодня, в голосе дрожали слезы. – Я давеча гадала на зеркалах: два зеркала напротив поставила, две свечи зажгла, а не увидала – ни тебя, ни Еремея, ни другого. Видно, в чернички мне идти написано…

– Да в ваших зеркалах и себя-то трудно увидеть, – засмеялся Бегун.

– А батюшка нынче опять Еремею про свадьбу говорил, – не слушая, продолжала она. – Сватов велел на той неделе слать. Не знаю я, что мне делать, – она всхлипнула. – Лучше б не приходил ты к нам, лучше б я тебя не встречала…

– Послушай, Неждана, – сказал Бегун. – Помнишь, ты говорила, как двое перед церковью, при всем народе, взялись за руки и батюшке в ноги упали? Завтра Казанская, давай и мы с тобой, как народ соберется…

– Нет! Нет, что ты! – она испуганно замотала головой.

– Зачем мучить друг друга! Лучше сразу все решить.

– Нет! Нет! Нет! Он нас не благословит! – Неждана даже отступила к дому.