Аварийный взлёт

У Дергачева не было в этом городе ничего, кроме работы, он в аэропорту по сути жил, приезжая в пустую съемную квартиру только ночевать, так что чуть больше, чуть меньше уже не играло роли.

— Тогда — что?

— Я не люблю занимать чужое место. В данном случае — ваше.

— Не дури! — строго осадил Лавронин. — Нравится нам это с тобой или не нравится, но Огородов поступил правильно. Мне сейчас не надо мозолить глаза, а кого назначать исполнять обязанности замдиректора по безопасности как не начальника САБа? Так всегда делается. Опять же Огородов понимает, в случае чего ты спокойно можешь посоветоваться со мной. То есть и тут все правильно. Кстати… — Лавронин вдруг напрягся, — а что с Никитой Старчуком? Его не переподчинили Малафеевой?

— В приказе ничего такого нет.

Сергей глянул на монитор, где был вывешен разосланный по внутренней сети приказ о назначении его временно исполняющим обязанности.

— И разговор с тобой на эту тему не возникал?

— Я спрашивал. Огородов сказал, что не собирается переподчинять Старчука.

— Ну, это хорошо, — с облегчением вздохнул Лавронин. — А то Никита наверняка бы устроил демарш.

Исключительно толковый спец — надежный, знающий, въедливый… Но характер… Упертый, как вол, и не сдвигаемый, как баобаб. Малафеева его хотела под себя забрать, дескать, вся экономика должна быть под ней, так Старчук мне настоящий ультиматум поставил: если я соглашусь, он тут же уволится. И уволился бы, нисколько не сомневаюсь. И даже если бы его временно переподчинили, тоже бы какой-нибудь финт выкинул. Он почему-то вообще с самого начала против Малафеевой настроился. А уж когда он ее косяк поймал… с удовольствием носом ткнул. Написал служебную записку прямо с откровенным ехидством. Хорошо, что я все служебные бумаги проверяю и подписываю. Заставил Сарчука формулировки изменить.

— У Малафеевой косяк? — удивился Дергачев.

Самому Сергею она казалась женщиной, у которой образцовость была печатью на лбу проштампована.

— В сущности ерунда. Отдел Старчука проверял несколько довольно мелких договоров, которые Малафеева собиралась заключать с несколькими фирмочками, тоже мелкими. Юристы, финансисты дали добро, с их стороны все было в порядке, но наши-то проверяют сами фирмы. Ну, Никита и обнаружил, что одна фирмочка — совершеннейшая обманка. Причем хорошо закамуфлированная. Малафеева, надо отдать ей должное, не только фыркать не стала, а лично Старчука поблагодарила. В общем, Огородов и здесь поступил правильно, не стал ничего заострять.

Разговор этот состоялся по телефону — Сергей сам позвонил. Считал нужным обо всем доложить. О нападении на Егорову тоже рассказал, но Лавронин, посочувствовав Ольге Валерьевне, отнесся к этому как к неприятному совпадению, некой черной полосе, которая все-таки оказалась не совсем черной, поскольку все обошлось без особых потерь.

— Раз Ольга Валерьевна не стала обращаться в полицию, то и не надо распространяться, — посоветовал Лавронин. — Достаточно того, что в курсе и директор, и Казик, а, следовательно, и Купревич, но этому москвичу не до местных хулиганов. Хотя, возможно, кровь на сумке и отдаст на экспертизу, так, для очистки совести. Но в аэропорту незачем дополнительный шум устраивать.

Насчет шума у Сергея сомнения были только в отношении Кондаковой, с которой Егорова успела поделиться. К начальнице клининговой службы, этой воинственной командирше, Дергачев относился с некоторой опаской — впрочем, как и все сотрудники аэропорта, за исключением Егоровой. Приятельские отношения двух женщин казались Сергею странными, хотя он помнил про «они сошлись, волна и камень, стихи и проза, лед и пламень».

Конечно, Егорову попросили предупредить подругу, чтобы языком не болтала. Но стоит ли верить языку Кондаковой? Этот язык хорошо всем известен — он вполне способен заменить пулемет. Сергей решил, что, пожалуй, ему следует составить с Кондаковой серьезный и отнюдь не приятельски-просительный разговор. Он набрал телефонный номер.

— Да! — рявкнула начальница уборщиков и одновременно проорала в сторону: — Михалыч, еще раз схалтуришь, я тебя лопатой зашибу! — И вновь в трубку: — Слушаю, Сергей Геннадьевич!

— Нина Григорьевна, — подчеркнуто вежливо произнес Дергачев, — мне надо с вами переговорить. Вы не могли бы ко мне зайти?

— А по телефону нельзя?! — с нескрываемым недовольством отозвалась Кондакова.

— Нельзя, — отверг вариант Сергей.

— Ну ладно, — буркнула Нина Григорьевна. — Сейчас буду.

Оказалось, что ее «сейчас» — это почти буквально сейчас. Словно под дверью стояла, хотя, судя по шуму в телефоне, находилась на улице. Впрочем, к реактивным передвижениям Кондаковой давно все привыкли. Так же, как и к ее резкости, шумливости, властности. Прямо генеральша! Однако же свое весьма специфическое по контингенту «войско» она держала в образцовости, и за это ей все прощали. Она себе хорошо знала цену и никакого начальства не опасалась.

— Ну, о чем вы хотели со мной переговорить? — с порога призвала к ответу «генеральша».

— Присядьте, — кивнул на стул Дергачев.