Август: графство Осейдж

АЙВИ. Зачем? Чтобы потом всю оставшуюся жизнь выслушивать мамины комментарии? Она и так со мной обращается как с неполноценной.

БАРБАРА. Ты могла бы нам сказать.

АЙВИ. Ты же не собиралась сообщать нам о себе и Билле.

БАРБАРА. Это другое дело.

АЙВИ. Почему? Только потому что это касается тебя, а не меня?

БАРБАРА. Нет, потому что развод – это постыдное публичное признание собственного поражения. А рак – это рак, черт возьми, и с ним ничего нельзя поделать. Мы твои сестры, мы могли как-то тебя поддержать.

АЙВИ. Что-то я не слишком ощущаю нашу глубинную связь.

КАРЕН. А я ощущаю. С вами обеими.

АЙВИ ( удивленно ). Как? Мы же тебя никогда не видим, тебя никогда нет рядом, ты сюда не приезжала уже…

КАРЕН. Но я все равно чувствую связь с вами!

АЙВИ. Значит, ты считаешь, что если мысленно привязана к этому дому, то уже незачем здесь появляться?

КАРЕН. Будто ты так хорошо меня знаешь!

АЙВИ. Нет. Об этом я и говорю. Мне надоели мифы о семейном единстве и сестринских узах. Мы все – просто люди, и некоторые из нас случайно оказались генетически связаны; это же произвольный набор клеток. Вот и всё.

БАРБАРА. Когда ты успела стать такой циничной?

АЙВИ. Забавно это слышать именно от тебя.

БАРБАРА. Конечно, ты можешь испытывать горечь, но «произвольный набор клеток»…

АЙВИ. Возможно, мой цинизм расцвел, когда я поняла, что ухаживать за нашими родителями – это исключительно моя обязанность.

БАРБАРА. Не надо сказки рассказывать! Я тоже участвовала во всех их треклятых…

АЙВИ. Пока тебе не надоело. А потом ты укатила. И ты, и Карен.

БАРБАРА. Мне надо было думать о собственной семье.

АЙВИ. Это жалкое оправдание. Как будто если у тебя ребенок, то все остальные обязательства отменяются.

БАРБАРА. Теперь меня обвиняют в том, что у меня есть ребенок!

АЙВИ. Никого я не обвиняю. Делай что хочешь. Что ты и делала. И ты, и Карен.

БАРБАРА. Если ты этого не делала, я тут ни при чем.

АЙВИ. Вот именно. Так что не надо теперь соловьем заливаться о сестринских чувствах, ладно? Я в это не верю. И уже давно. Когда я отсюда уеду, причем навсегда, я буду чувствовать себя не более виноватой, чем вы.

КАРЕН. А кто говорит, что мы не чувствуем?

БАРБАРА. Так ты уезжаешь?

АЙВИ. Мы с Чарльзом едем в Нью-Йорк.

( Барбара начинает смеяться. )

БАРБАРА. И что вы там собираетесь делать?

АЙВИ. У нас есть кое-какие планы.

БАРБАРА. Например?

АЙВИ. Какое тебе дело?

БАРБАРА. Ты не можешь просто взять и уехать в Нью-Йорк.

АЙВИ. Это не прихоть. И не мимолетное увлечение. Я такого никогда раньше не чувствовала, ни к кому. Между мной и Чарльзом есть нечто совершенно необыкновенное, такое редко у кого бывает.

КАРЕН. Что именно?

АЙВИ. Понимание.

БАРБАРА. А как же мама?

АЙВИ. А что мама?

БАРБАРА. Ты со спокойной душой ее оставишь?

АЙВИ. А ты?

( Ответа нет. )

Думаешь, с ней было трудно, пока был жив папа? Лучше подумай, что теперь начнется. Ты даже представить себе не можешь, во что все это выльется… через месяц, через год, через много лет. А если бы и смогла, то увидела бы все лишь с позиций любимой доченьки.

БАРБАРА. Ради всего святого! Сначала мама что-то мне пыталась втереть насчет того, что я, дескать, была папиной любимицей…

АЙВИ. Ммм… это не совсем так. Ты не была его любимицей. Я была. А ты – мамина.

БАРБАРА. Что ?

КАРЕН. Вот спасибо, Айви!

АЙВИ. Ты сомневаешься? Господи, Барбара, да я всю жизнь прожила, стараясь быть похожей на тебя.

БАРБАРА. Она сказала, что папа страшно убивался, когда мы переехали в Боулдер…

АЙВИ. Это мама убивалась. Она была убеждена, что ты уехала, только лишь бы оказаться подальше от нее.

КАРЕН. Раз ты была папиной любимицей, ты, наверное, воспринимаешь его самоубийство по-особому.

АЙВИ. Папа лишил себя жизни исключительно из собственных соображений.

БАРБАРА. И какие же это были соображения?

АЙВИ. Не хочу строить догадки.

БАРБАРА. Наверное, ты очень сердита на него.

АЙВИ. Нет. Он ни перед кем не должен отчитываться. Если теперь ему лучше – а я не сомневаюсь, что это так, – то кто мы такие, чтобы судить его?

БАРБАРА. Мы его дочери .

КАРЕН. Да, вот именно.

БАРБАРА. Лично я просто вне себя. Какой эгоист! Все это его молчание, меланхолия… А как же я? Как же мы… мы все? Ведь он мог и нам как-то помочь, чем-то поделиться, поговорить…

АЙВИ. Тебе бы могло не понравиться то, что ты бы услышала. А что, если Беверли Уэстон вовсе тебя не любил? Или даже ни одну из нас? Что, если он вообще никогда ничего не чувствовал к своим дочерям?

БАРБАРА. Но ты же знаешь, что это неправда.

АЙВИ. Разве? Откуда? А ты знаешь?

КАРЕН. Ты ведь сама сказала, что тебя он любил больше нас.

АЙВИ. Просто потому, что видел во мне родственную душу.

БАРБАРА. М-м… прости, но это идет вразрез с твоей теорией «произвольного набора клеток», так что меня ты не убедила. Мне кажется, что его чувство ответственности простиралось несколько дальше собственной персоны, как и у всех нас.

АЙВИ. Ради бога!

КАРЕН. Просто не могу поверить, что у тебя такой мрачный взгляд на мир.

АЙВИ. Это ведь ты живешь во Флориде.

БАРБАРА. Когда вы с Малышом Чарли собираетесь уезжать?