АЙВИ. Через несколько недель. А может, и дней. И прошу тебя: его зовут Чарльз.
БАРБАРА. Маме будешь говорить?
АЙВИ. Пока обдумываю, как это лучше сделать.
БАРБАРА. А как же твоя работа, дом?
АЙВИ. Знаешь, я научилась сама о себе заботиться задолго до того, как ты стала тут командовать. Карен, ты ведь возвращаешься в Майами?
КАРЕН. Да.
(
АЙВИ. Вот тебе пожалуйста, Барбара. Ты все спрашивала, что нам делать с мамой? Мы с Карен уезжаем. А ты, если хочешь, можешь оставаться с ней. А не хочешь – тоже твое право. Но никто не смеет меня ни в чем обвинять. Никто!
(
ВАЙОЛЕТ. Я вам не помешаю?
(
БАРБАРА. Ты приняла ванну?
ВАЙОЛЕТ. М-гм.
БАРБАРА. Не хочешь чего-нибудь поесть или попить?
ВАЙОЛЕТ. Нет.
БАРБАРА. Может, еще кофе?ВАЙОЛЕТ. Нет, детка, я ничего не хочу.
(
Просто не верится: вы все вместе в этом доме! Когда я услышала ваши голоса за дверью, у меня сразу потеплело на душе. Наверное, эти стены услышали много секретов.
КАРЕН. Я краснею от одной только мысли.
ВАЙОЛЕТ. Да-а-а… но не надо смущаться. Тайные влюбленности, тайные планы – это удел юности. Трудно себе представить что-то более нежное, сладкое, с едва ощутимым привкусом горечи… Мои дорогие, глядя на вас, я вспоминаю о собственной молодости… ведь не важно, сколько женщине лет, ей всегда трудно расстаться с этой страничкой своей жизни. (
КАРЕН. Нравится? Это яблоко. Хочешь?
ВАЙОЛЕТ. Да, пожалуйста.
(
Я вам не рассказывала про Рэймонда Куоллса? Хотя там нечего особо рассказывать. Я была влюблена в него, когда мне было лет тринадцать. Он был довольно страшным. В драных джинсах, с вечно спутанными волосами. С ужасным прикусом. Зато у него были потрясающие ковбойские сапоги – из блестящей коричневой кожи. Как он ими гордился – расхаживал в них, оттопырив локти, надутый от гордости, как индюк! И я решила во что бы то ни стало раздобыть пару точно таких же сапог, только женских. Тогда он наверняка захочет со мной встречаться – я ничуть не сомневалась. Он увидит меня в этих сапогах и скажет: «Вот это девчонка что надо!» Я увидела то, что искала, в витрине большого магазина и словно обезумела. Я допоздна проигрывала в голове наш с Рэймондом разговор, после того как он заметит на мне сапоги. Наверное, сотни раз я клянчила их у мамы. И вот однажды она меня спросила: «Что ты хочешь на Рождество, Вай?» – «Мамочка, мне ничего не надо, только те сапоги». В общем, подлизывалась, как могла. Потом она мне все делала разные намеки на большой сверток под елкой в красивой подарочной бумаге, размером как раз с коробку для сапог: «Только смотри, Вайолет, чур, не жульничать! Откроешь только утром в Рождество!» – и улыбалась. И вот в рождественское утро я пулей выскочила из постели, бросилась к елке и стала разрывать бумагу на коробке. Внутри оказалась пара сапог… рабочих мужских сапог, с дырявыми носами, замусоленными шнурками, с присохшими кусками грязи и собачьего дерьма. Боже, как моя мама потом смеялась!
(
БАРБАРА. Только не говори, что это конец истории.
ВАЙОЛЕТ. Отчего же? Это конец.
КАРЕН. И тебе так и не купили те сапоги?
ВАЙОЛЕТ. Нет.БАРБАРА. Ну, знаешь, это самая ужасная история, что я слышала за всю свою жизнь. Я бы даже предпочла что-нибудь про старый добрый гвоздодер.
(
ВАЙОЛЕТ. Нет, это все. Моя мать была гадкой, злобной старухой. Наверное, я в нее.
(
КАРЕН. Ну, какая же ты злобная и гадкая? Ты наша мамочка, и мы тебя любим.
ВАЙОЛЕТ. Спасибо, моя дорогая.
(
БАРБАРА. Мне надо с мамой поговорить. Не возражаете?
КАРЕН. Нет, конечно.
(
БАРБАРА. Как твоя голова?
ВАЙОЛЕТ. Все в порядке, Барб. Не беспокойся.
БАРБАРА. Прости меня.
ВАЙОЛЕТ. Прошу тебя, милая…
БАРБАРА. Нет, для меня очень важно это тебе сказать. Я погорячилась и зашла слишком далеко.
ВАЙОЛЕТ. Барбара, это просто тяжелый день: похороны… таблетки… я сама напросилась.
БАРБАРА. Значит… мир?
ВАЙОЛЕТ (
БАРБАРА. Что ты собираешься делать?
ВАЙОЛЕТ. В каком смысле?