Август и великая империя

Август без затруднения получил от сената на новое пятилетие продолжение полномочий для себя и для Агриппы[201] и энергично продолжал военные приготовления. Мы не знаем, употребил ли он на них только доходы с Галлии или же воспользовался средствами, вотированными сенатом.[202] Последние могли, впрочем, быть потребованы только под предлогом необходимости защиты Галлии,[203] ибо кажется маловероятным, чтобы Август открыто изложил свой план, рискуя встревожить германцев. Как бы то ни было, Август не только думал о приготовлении оружия, денег и солдат, но, так как успех предприятия зависел отчасти от верности галльской аристократии, он хотел ранее похода в Германию привязать к себе аристократию моральными обязательствами, насколько они могут связывать людей.

Он решился пересадить из Малой Азии в Галлию культ Рима и Августа, соединить вокруг храма ежегодные собрания, где представители шестидесяти галльских civitates могли бы появляться в полном блеске, и организовать, как в Азии, корпорацию жрецов, избранных галльской знатью и представлявших более замкнутую и отборную аристократию. В Малой Азии этот культ уже начал приносить пользу: это был народный символ единства империи и идеальная связь отдельных городов друг с другом и всей провинции с Римом. Этот новый культ можно было организовать и в Галлии, где совсем угас прежний национальный друидизм. Так как Италия переносила этот культ в Малую Азию и так как она сама начала прибегать к религиозным символам, чтобы выразить свое преклонение перед Августом, то она охотно согласилась бы на то, чтобы алтарь Рима и Августа был воздвигнут, например, в Лионе. Что касается Галлии, то можно было надеяться, что она охотно примет новый культ, особенно в случае удачи германского предприятия. Меч Цезаря сделал в кельтских традициях обширные бреши, через которые проникали в Галлию не только иностранные товары, нравы и языки, но и боги; старые галльские божества смешались теперь с греческими, латинскими и восточными божествами, впрочем, имевшими с ними некоторое сходство, и дуновение нового духа проникало в Галлию по всем направлениям.

Верховный понтифик 12 г. до P.X

Около конца 13 и начала 12 г., когда Август обдумывал свои проекты, случились два события: в Паннонии разразилось большое восстание[204] и должность великого понтифика, самая высшая религиозная магистратура республики, освободилась вследствие смерти Лепида, прежнего триумвира, занимавшего ее уже тридцать два года.[205] Трудно сказать, было ли паннонское восстание настолько серьезно, как передавали тогда. События, может быть с намерением, были преувеличены с целью оправдать понятным для всякого образом новую и очень важную конституционную реформу, к которой Август был принужден гораздо более серьезными основаниями. Немедленно после смерти Лепида все согласно указывали на Августа как на его преемника. Поклонники традиций, для которых реформа нравов покоилась, главным образом, на религии, хотели сделать из этого избрания большую народную демонстрацию в пользу идей, поэтически выраженных Вергилием в «Энеиде», и против моральной распущенности и безбожного и развращенного духа молодежи, обуздать которую оказались бессильны законы 18 г.[206] Pontifex maximus, достойный этого звания, мог, наконец, дать реформе нравов, остававшейся безуспешной до сих пор, ее естественную основу, реформу культа. Но эти неожиданно появившиеся религиозные заботы были в данный момент крупным затруднением для Августа, занятого приготовлениями к своей большой экспедиции в Германию. В эту эпоху Август не менее, чем в начале своего правления, заботился угодить маленькой котерии непримиримых консерваторов, требовавших реформы культа и нравов. Но трудно было одновременно заниматься и этими важными внутренними делами, и внешними завоеваниями. С другой стороны, Август прекрасно сознавал, что он скорее создан быть верховным понтификом вместо Лепида, чем в качестве главнокомандующего руководить германской войной. Поэтому он задумал при помощи сената реорганизовать двойной принципат, который он занимал вместе с Агриппой, в настоящее разделение гражданской и военной власти, до того слитой в лице обоих принцепсов. Предлогом послужило паннонское восстание, хотя оно было слишком обыкновенным событием, чтобы оправдать такое важное нововведение. Все генералы, командовавшие вне Италии, были поставлены под начальство Агриппы; все легионы, даже находившиеся в провинциях Августа, перешли вследствие этого под власть Агриппы; начальствование над армиями было, таким образом, отделено от проконсульской и пропреторской власти, и верховная власть над армиями, некогда бывшая у сената, была передана в руки одного человека.[207] Располагая, таким образом, всеми легионами, Агриппа мог начать предприятие, результат которого трудно было предвидеть по отношению к другим европейским провинциям, охваченным беспорядками и почти открытыми восстаниями; а тем временем Август мог выполнить в Риме столь долго ожидаемую реформу культа.