Август и великая империя

Что касается его метода, то его вполне правильно характеризуют как доведенный до крайности модернизм. В своем стремлении сказать что-нибудь новое об историческом событии или лице, он, как мы видели выше, считает возможным прибегать к малообоснованным, чтобы не сказать произвольным, гипотезам. В своем стремлении приблизить к нам и сделать нам понятыми действующих лиц античности, Ферреро превосходит едва ли не всех предшествующих историков; «подобно Моммзену и Ренану, но в неизмеримо большей степени», он хочет заставить нас забыть разницу эпох и убедить в постоянной идентичности интересов и страстей. Он сравнивает пастухов первобытного Латия с пастухами Техаса, древних римлян — с бурами, избирателей Рима — с космополитической демагогией Соединенных Штатов, сам Рим — с Лондоном, Парижем, Нью-Йорком, Берлином, Миланом, а Лукулла — с Наполеоном. Он говорит о капитализме и парламентаризме, империализме и феминизме, о клубах, митингах, high-life, razzias и пронунциаменто; все языки Европы, особенно английский, пущены в ход. Катон — это landlord; М. Эмилий Скавр — self-made-man; Цезарь — социалистический leader, boss Таммани-Холла; Цицерон — первый государственный человек интеллигентного класса, а Октавиан — арривист. Италия в I в. до нашей эры находилась в том же самом положении, что Франция и Англия вследствие промышленного переворота XIX в., что Северная Италия и Германия после 1848 г. или Соединенные Штаты после междоусобной войны. Завоевание Галлии по своим причинам соответствует колониальным экспедициям европейских государств, по своим эпизодам — борьбе русских и японцев в Маньчжурии, а по своим последствиям — войнам, революции и Империи. Красе и Антоний в Персии напоминают Наполеона в России; власть Августа не отличается от власти президента Северо-Американских Соединенных Штатов и т. д., и т. д.[678] Часто Ферреро как будто забывает воздавать должное своим предшественникам, злоупотребляя утверждениями, что важность того или иного события ускользала от всех исследователей; в особенности упреки сыпятся на Моммзена: он ошибался относительно роли Цезаря (I, 303, 415; II, 347, 348, 391) и о природе правления Августа (IV, 274); «опасно, по примеру Моммзена, переносить слишком узкие юридические концепции в изучении революционных эпох» (IV, 96). Он забывает, что без основательного труда Т. Рейнака о Митридате ему едва ли удалось бы так ярко обрисовать личность Лукулла, героя его 1-го тома; что основные черты для его изображения Цицерона дала ему работа Буассье о Цицероне и его друзьях; что Верцингеториг Жюлльена значительно помог ему понять ход завоевания Галлии, а «История Лагидов» Буше-Леклерка дала ему материал для изображения египетской политики римлян. Упрекать исследователя за то, что он воспользовался трудами своих предшественников, было бы, конечно, ошибкой; его прямая обязанность — быть в курсе всех предшествующих исследований, но он не должен забывать и правила древних: suum cuique.