Август – июль

Нет, какая-то доминошка все-таки выпала. Остальные стояли, как раньше, а вот одной малютки не стало. Малютка, крошка, никчемыш – а без нее теперь совсем не то. Если бы Аня жила в мультике, из ее силуэта непременно бы выпал нарисованный кусочек, и стало бы видно фрагмент полосатой простыни, на которой она лежала вместе с Катей. Вместе с Катей, вместе с Катей, вместескатей, в-мес-те-ска-тей – в голове забубнил тяжелый поезд, он мешал уснуть. Аня походила по комнатам, попила воды, почистила зубы, вернулась назад. Пыльный свет, радуга в разноцветных бусах на зеркале. Кружка с сердечком и надписью Катя. Стул завален шмотками: лифчик в крапинку, носки в полосочку. Обычная жизнь, любимая жизнь. Не для нее, не для Ани. Сердце билось медленно и грустно, она больше не могла здесь находиться. Нашла джинсы и сумку, можно идти. Почему-то в фильмах и в книжках двери у всех сами захлопываются, и герои вечно тихонечко уходят, пока кто-то спит. У Кати, конечно же, была не такая дверь, нужно было закрыться изнутри. Катюш, проснись, закройся за мной, мне надо срочно, прости, мама звонила, они скоро все уходят, а у меня нет ключей, да, сегодня созвонимся, обнимашки, конечно, обнимашки, ну всё, давай, пока.

7

Назад захотелось пешком: перекресток, закрытый парк, троллейбусы выезжают из депо, поворот, улица Перелета, забор, церковь, больницы. На заборе было написано: Ты богиня, но он атеист, – но Аня этого не заметила. Ключи были, а вот из дома все действительно куда-то ушли, даже странно. Аня постояла в душе, смывая с себя звездную пыль; горячая вода приласкала, нашептала, что делать дальше. Включить комп, зайти на почту, найти адрес Инны Петровны из деканата. Написать ей: «Здравствуйте, это Анна Ткаченко из группы ТК-801. Я подумала и решила, что Ваше предложение насчет перевода в СПбГУ мне подходит. Я согласна на переезд и обучение там. Сообщите мне, пожалуйста, какие документы нужно подготовить. С уважением, Ткаченко А.» Про последнюю неделю сентября не писать – насчет моря пока непонятно. Нажать «Отправить». И всё.

Аня так и сделала; неосязаемое письмо улетело в эфемерный простор, чтобы приземлиться в нематериальном ящике и перенаправить Анину жизнь в незнакомое русло. Она тупо смотрела на пеструю страничку; по бокам мелькали новости. «Умерла певица Эми Уайнхаус». Кто-кто? Кликнула: пышная прическа, худые ноги, премия «Грэмми», алкогольное отравление, двадцать семь лет. «На семь лет дольше Лизы», – машинально подумала Аня, вбивая смутно знакомое имя в строку поиска. Секунда – и воздух насытился музыкой: без вступления, пружинящий ритм и голос, голос, голос – I'm gonna, I'm gonna lose my Baby… Конечно, Аня уже слышала эту песню, и вот эту – We only said goodbye with words, I died a hundred times, – вот эту тоже, но не знала, кто поет. А сегодня узнала, когда голос остался просто голосом, навсегда отделился от тела. And now the final frame, Love is a losing game – под этот голос, казавшийся родным, словно услышанным давным-давно, еще до «Рождественских встреч с Аллой Пугачевой», еще до «Пусть бегут неуклюже» – под этот голос Аня провалилась в долгий успокоительный сон. Ей снилось что-то очень понятное, хорошо знакомое, простое и любимое, и когда она, наконец, проснулась, показалось, что стоит только сделать малюсенькое мыслительное усилие – и это ощущение вернется, прибежит назад ласковым пушистым зверьком. Но оно не вспоминалось, не возвращалось, а выскальзывало из рук, как упрямая рыба, оставляя Аню в растерянной пустоте.