Август – июль

Во рту стало сухо, в глазах – мокро. Катя подышала, успокоилась, вбила первую строчку в «гугл» – ничего. Это было ее, Лизино, стихотворение. Катя подышала еще, но больше не помогало: слезы текли по лицу, чистые, словно не зависящие от эмоций, тихий прозрачный поток. Перечитала еще раз – и сразу вспомнилось, как они втроем, и у них действительно полный набор: у Ани карие, у Лизы голубые, у нее самой – зеленые. Им это нравилось, как и то, что у всех были имена русских императриц XVIII века. И снова этот летний день на набережной: там ведь не только водяные пистолеты были, там еще звенел их импровизированный девичий хор – Легко влюбиться, императрица, когда так страстно бирюзовым взглядом СМОТРИТАФИЦЕР! Это было чистое счастье, и сейчас оно впервые вспоминалось без горечи, как будто и не случилось через три месяца ничего плохого. Катя перечитывала скудные строки, плакала, смеялась, и было такое чувство, будто невидимая ладонь гладит ее по голове, заставляя поверить, что ее любят и прощают. И она поверила.

6

– Ай, тут темно, как в печи!

– В какой, на хрен, печи?!

– А ты думаешь, в печи что, светло?!

– Кать, не тупи! Когда огонь горит, конечно, светло!

– Может, тогда фонарик включишь, раз такая умная?!

– Ооо, это идееея! Так, где он тут? Ой, упал!

– Блять, Аня!

– Надо было остановиться после первой бутылки, да? О, вот он!

Щелк – белое лицо Кати среди подъездной тьмы. Диковато блестят зубы, два маленьких фонарика отражаются в пьяных глазах. Аня пошарила световым пятном вокруг, пытаясь выхватить из щекочущей темноты крупицы определенности.

– Смотри, какая тут лестница! Похожа на эту… шведскую стенку, только какую-то опасную.

– Ну да, а за лестницей дверь! Я полезла, а ты свети мне снизу, – Катя взялась за ржавую перекладину.

– Да не надо, Кать, – Аня внезапно испугалась и лестницы, казавшейся скелетом какого-то железного зверя, и пыльной черноты, начавшейся за площадкой последнего этажа: может, просто алкоголь так быстро выветрился? – Дверь это наверняка… – никак не получалось вспомнить слово, – заэтована.

– Сама ты заэтована, – бросила Катя через плечо. Она уже забиралась по лестнице, уверенно, но слегка заторможенно перебирая руками и ногами. – Подними свет, чтоб я видела, да, вот так!

Лестница была небольшой, перекладин двадцать, но Ане показалось, что она несколько часов наблюдала за тем, как Катин силуэт карабкается к металлической дверце. Вокруг было тихо, но не отпускало чувство, что вот-вот – и начнутся чьи-то шаги, или кашель, или возглас: «А вы что здесь делаете?», или, что еще хуже: «Девушки, извините, вам помочь?» Но вот-вот не наступало, а всё равно было страшно. И какого хера Катя туда лезет?! Понятно же, что закрыто, все чердаки всегда закрыты! Видимо, что-то перещелкнуло в ней неделю назад, и теперь она то ли ничего не боялась, то ли просто делала вид, что смелая, пытаясь игнорировать свой тогдашний страх. Замирая от испуга, восторга и предвкушения, Аня прокручивала в голове сегодняшний вечер.