– Ань, ты чего? Не слышишь? Я говорю, смотри, как я обгорела сегодня, кошмар! Видишь, плечи просто в хлам! И даже ноги, ужас! Посмотри, а спина, спина тоже? Да, я чувствую, как она болит! А ты не сгорела, что ли? Как тебе повезло! Где-то у нас тут был «Пантенол»… Ох, ну ладно, прости, отвлекаю тебя от картошки, она уже сварилась, наверное… Поснимаешь мне потом кожу, если что, хорошо?
Теперь нож легко входил в картофельное нутро; Аня слила кипяток и подумала, что вкусно будет еще и обжарить. Наблюдая, как желтоватая мякоть плещется в кипящем масле, покрываясь легкой корочкой, она представляла, как солнечный жар проникал сегодня под Катину нежную кожу, терзал и мучил эластичные клетки. Что это такое, клетки? это она? Конечно, нет, клетки – это просто клетки, умирают и появляются, и никто этого не замечает. Но, с другой стороны, это ведь
– Ммм, как вкусно пахнет! Как же я хочу жрать, Анюта, вот именно жрать: есть я хотела где-то час назад! Так, а что у нас еще имеется? – она открыла холодильник и долго разглядывала содержимое.
Покрытая магнитами дверца легонько прижалась к Ане, в глаза бросилась надпись: «Санкт-Петербург – город мостов!» Ей стало жутко: каких мостов? зачем мостов? почему это она должна менять свое бесценное живое золото на какие-то мосты? Как вообще можно было думать об этом переезде всерьез?! Она выложила шипящую картошку на тарелку:
– Катюш, может, сыром ее сверху посыплем? Как думаешь?
Следующая неделя оказалась очень долгой. Если и был на небе какой-нибудь маленький человечек, ответственный за течение времени, то на этой неделе он явно забывал вовремя переключать свои хитроумные рычажки – наверное, просто был занят, очищал свою планетку от баобабов, например. У Кати начались дополнительные смены в «Сибирской короне»: слишком много людей хотело запивать ледяным пивом горяченный шашлык, поглядывая с веранды на живописное слияние двух рек. Встретиться с ней не удавалось, и Аня скучала так, как будто они находились в разных городах, хотя легко можно было после работы повернуть направо, а потом, у моста, еще направо, и увидеть Катю, в белой рубашке и зеленом фартуке, с тяжелым подносом и озабоченным лицом – наверняка, слишком занятую, чтобы поболтать. Аня не хотела ее отвлекать и ловила себя на мысли, что никогда еще так не ждала субботу, даже когда в школе была пятидневка, даже когда на субботу выпадал день рождения. Долгие дни были похожи друг на друга: непонятная работа в Фонде культуры (фрагменты старой картотеки, газеты семидесятых годов, десятки чужих прожитых жизней – подчеркнуть, вырезать, приклеить, вбить в базу, заварить земляничный чай) среди картин, на которых и люди, и цветы, и даже неровные пятна напоминали Катю (и как она раньше не замечала?); а потом – долгое созерцательное шатание по старым дворам за Драмтеатром, изнеженным прохладой, утопающим в пуху, скрывающим тысячу секретов. Иногда из боковой двери театра выходили актеры и актрисы, очень похожие на обыкновенных людей. В плеере жила Земфира: