Август

Глафира сморщила чуть брезгливо носик, но потом все же прыснула по-детски в ладошку, утерла выступившие слезинки на сверкнувших лукаво глазах. Ее подружка — Даша, красивая, но безликая Барби, даже не улыбнулась, лишь отметила деловито:

— Брутальный анекдотец, однако. Но в тему. Не парьтесь, господа офицеры, мы на отдыхе. Так что вы, вместе со своими кошельками, в полной безопасности.

— Грубо, Дашка! — не одобрила подругу Глафира.

— Не грубо, а опять же, брутально, под стать анекдоту. Ты что, не видишь, господа проверяют наш общекультурный уровень — знаем ли мы, студентки журфака, как погибла Айседора Дункан. То есть, опять-таки, грубят.

Анчаров недоуменно переводил черные насторожившиеся глаза с Глафиры на Муравьева. А тот с явным удовольствием наблюдал за девушками, проявившими все же свои характеры. Пусть наигран их диалог, но и в характере игры всегда можно уловить характер.

— «Брутально» и «грубо» — это, Санек, считай, то же самое, что монопенисуально и одно… фигственно, — в последний момент Толян удержался от явной грубости. — Это теперь уже девушки нас с тобой проверяют на выдержку, нас — невинных тружеников конторского труда, типичных представителей офисного планктона — прожигателей жизни в кредит и лизинг.

— Ой-ой-ой! — покачала головой Глафира. — Насчет конторского труда я еще поверю, а вот насчет планктона вряд ли.

— Те еще акулы, — поддакнула Даша, не забывая с аппетитом уминать омлет с ветчиной, без церемоний закусывая его двойным бутербродом с сыром и колбасой, сооруженным ею из находящихся на столе холодных закусок.

— Откуда ж вы такие бойкие, подружки? — поинтересовался простоватый с виду Санек. — Такие начитанные из прошлой советской жизни с ее «конторами глубокого бурения». И такие свеженькие, удивительно русские красавицы! В Питере таких явно не водится.

— А мы разве притворялись петербурженками? — обиженно протянула Глафира. — Костромичанки мы. А в Петербурге учимся. На журфаке в Университете профсоюзов. А вы нас, как я посмотрю, за девушек легкого поведения приняли? Так это Дашка придуривается. Терпеть не может, когда на нее так смотрят.

— А разве мы так смотрим? — искренне удивился Муравьев. — Извините, барышни, круиз попутал! Примите наши с Сашей искренние… Э-эээ.

— Соболезнования?! — как из пулемета выдала Даша с набитым ртом. — За то, что мы не эти, а вовсе даже те?

Тут уж даже Муравьев смутился. Саша поперхнулся, а Глафира улыбнулась ясно и сразу примирила всех одной фразой:

— Пожалуйста! Не сердитесь, и мы не сердимся, и зовите меня просто Глаша. Глаша и Даша, куда уж проще! Только на брудершафт даже и не намекайте! Студентки не пьют, журналистки — тем более!

Все захохотали дружно, неловкость, возникшая было между собеседниками, сразу испарилась куда-то, а тут и чай подоспел.

Даша отсмеялась и сразу превратилась неожиданно из Барби в милую воспитанную отличницу, если уж и не комсомолку, то старосту группы.

— Вы уж простите, мальчики, да только неудобно как-то вас величать без отчества («мальчики-то нам с Глашей в отцы годятся!» — театрально сделала она вслух ремарку в сторону).

Мужчины вежливо приподнялись.

— Анатолий Александрович!

— Александр Алишерович!

Познакомились поближе, отношения стали выстраиваться доверительные, просто товарищеские, без липкого сексуального подтекста, ведь и в самом деле, «солдат ребенка не обидит», как не преминул заметить строго подполковник майору, отведя его покурить в сторонку от прогуливавшихся на палубе студенток.

Вечер оказался длинным вчера. Посидели вместе в баре «Панорама», попили кофе, послушали живую музыку, не забывая поглядывать в огромные окна на сгустившуюся за бортом ночь — вышли уже в Ладожское озеро. Потом девушки отправились переодеться, чтобы идти потанцевать в диско-баре. А Толя с Сашей взяли в каюте днестровский, родной уже, коньяк, сели со стаканчиками на корме. Дышали озерной свежестью, смотрели на звезды, радовались редкому летнему отпуску. Специально уехали в Россию, да еще и в круиз, чтобы не выдернуло начальство на службу.

Тут и нашла их встревоженная Даша.

— Пойдемте скорее к нам! Очень прошу, ну пожалуйста! Глафира после дискотеки что-то учудила, бьется в истерике в каюте, ничего не рассказывает, только ревет как белуга! Помогите, очень прошу, больше некому!

Глава четвертая

Муравьев, подчистив каюту грузина и закинув встретившемуся по дороге доценту версию о том, что кавказец только что внезапно покинул теплоход, вошел в ресторан. Солнце играло зайчиками на столовых приборах, отражалось лучиками в зеркалах, смеялось вместе со свежим ветерком в колышущемся тюле занавесок на приоткрытых панорамных окнах. Река мягко, почти неощутимо покачивала пришвартованный к пристани теплоход. Празднично блестели глаза туристов, спешивших поскорее позавтракать и тут же бежать на берег: фотографировать, покупать сувениры, гулять, дышать, да просто посмотреть снаружи на свой красавец «Петербург» — как выглядит он на воде в утреннем солнечном свете?

Анчаров сидел за столом один и вяло ковырялся в салате. Девушки на завтрак так и не пришли.

* * *