Август

Ужинали торопливо, весело подгоняли друг друга, поглядывая на окна ресторана, за которыми прозрачный, чуть влажный воздух и акварельно прорисованные мягкой кистью облака на горизонте обещали совершенно феерический закат. Петров, памятуя совет Булгакова, налегал на острое и горячее, стараясь прогнать одолевающий хмель. Вера дружески подначивала Андрея, подвигала ему свою порцию гуляша по-венгерски, отобрав, зато себе его овощной салат. Старушка-профессор поглядывала на мужчин острыми глазками, ехидничала сначала, а потом оперлась щекой на подрагивающую нетвердую руку и завела длинный рассказ о том, как гуляли они в пятидесятых послевоенных годах, будучи молодыми аспирантами. Аспиранты нынешние — осоловевшие от крепкого монастырского пива, настойчиво упрашивали своего строгого доцента позволить им сбегать в каюту и принести за стол бутылочку «фирменного воронежского «спрайта». Петров, вчера уже, от нервов и из вежливости попробовал страшного напитка — спирт и лимонад 50 на 50 — и теперь, едва представив себе глоток этого зелья из пластиковой бутылки, поспешил закончить ужин и откланяться. Доцент Слава, однако, оказался строг и тут же, под угрозой лишения ночных танцев в Диско-баре, отправил аспирантов отсыпаться в каюту.

Андрей Николаевич в приподнятом настроении расхаживал по шлюпочной палубе, попивал крепчайший кофе с лимоном из большой кружки, глубоко затягивался сигаретой и вспоминал каждое слово, сказанное Люсей в «Панораме». Продолжить посиделки после ее внезапного ухода из бара не получилось, — первую смену пригласили на ужин. Так Анчаров с Петровым и пошли в ресторан без очаровавшей их обоих спутницы. А ведь Андрей не знал даже, на какой палубе Люсина каюта! И не знал — одна ли она там, или с соседкой. Петров допил одним глотком оставшийся кофе, докурил торопливо сигарету и поспешил к себе за фотоаппаратом — солнце опускалось все ниже над горизонтом, а теплоход вышел уже из Свири в Онежское озеро и все вокруг заиграло на просторе такими сказочными красками, что не сделать хотя бы пару красивых кадров на память было преступлением перед старостью, которая ведь наступит когда-нибудь вместе с желанием перелистать в компьютере старые файлы изображений, из которых сложилась жизнь.

* * *

Толян, объявившийся только за ужином, хлопнул по плечу наклонившегося над тарелкой Анчарова, показав ему украдкой большой палец, широко улыбнулся препиравшимся из-за десерта Глаше и Даше, уселся по-хозяйски за стол и, ни слова не промолвив, тут же накинулся на еду. Саня, смекнувший, что ситуация с долбанным кавказцем видимо нормализовалась, резко повеселел, и, ни о чем не спрашивая больше — надо будет, подполковник сам скажет, — с еще большим аппетитом продолжил ужин, искоса поглядывая на потихоньку приходившую в себя, но все еще напуганную Глафиру.

— Ничего, пусть потрясется, на всю жизнь урок будет!

Теплоход неспешно утюжил гладь на редкость спокойной Онеги, туристы на его борту радовались жизни. Маша кропотливо отправляла мэйл за мэйлом в Управление ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Чернокожая красотка BMW X-5 сиротливо дремала во дворе-колодце серого гранитного здания с решетками на окнах. На Камчатке уже занималась утренняя заря, а на Кавказе ни на минуту не прекращалась война. Впрочем, на Кавказе она уже двадцать лет и не останавливалась.

Люся прилегла на минутку-другую отдохнуть после ужина и долгого дня, принесшего с собой столько впечатлений, душевных переживаний и глупых женских надежд. Вспомнился монастырь и молитва Богородице, и то, как утонула Люся в неведомо каком измерении, приложившись к иконе, прижавшись к холодному стеклу — да-да, — прижавшись к холодному стеклу горячим лбом. Верный знак, услышала Матушка ее отчаянный крик. А вот как все сложится — один Бог весть! «Будет, внученька, не так, как ты хочешь, а как Бог хочет», — вспомнился бабушкин шепот.

Еще было озеро, пахнущее свежестью и чистотой, — до сих пор еще хранило тело этот неповторимый запах, неуловимый и неистребимый одновременно. Был Петров. Люся и сама не заметила, как губы ее изогнулись в счастливой улыбке при одном воспоминании о нем. Вот же, обычный мужчина, ничего особенного казалось бы нет, а душа смеётся и поёт. Один химический состав, что ли? Состав, позволяющий двум разным совершенно людям смешаться в одно целое — без осадка, без взвеси. Сколько умных книг прочла Люся о любви, сколько изучила учебников, монографий, сколько статей проштудировала на эту вечную тему! И вот — все забыто в один солнечный августовский день. Какой тут анализ, какие тесты и проверки реакций? Губы не сжать — улыбаются сами. Сердце выпрыгивает из груди. Грудь напоминает о себе требовательно: я для жизни! Для новой жизни.