Август

Кирилл хмуро смотрел в открытое окно каюты. Там было много солнца и воды, а берегов видно не было. Пора принимать решение и отдавать команды, а он всегда умел делать это, но не всегда хотел. Особенно последние 20 лет, после того, как все перевернулось в стране и в жизни. Служить, чтобы минимизировать вред! Так он сформулировал это для себя когда-то. Ведь если бы на его месте сидел другой полковник, — и стране, и многим людям могло бы быть гораздо хуже. Потому молодой капитан КГБ в 91-м и выдержал все расформирования, переименования, чистки кадров и банальное предательство всего и вся со всех сторон. В первую очередь, со стороны многочисленного начальства, которое, правда, и само тасовали как крапленые карты в замусоленной колоде. Да и тасовали-то — шулера! Но страна оставалась родной и при любой власти требовала защиты. Что мог сделать Кирилл? Минимизировать вред. И только.

Впереди госпиталь, комиссия, увольнение в запас, пенсия. Всё! Разговаривать по вечерам с телевизором, ночами сидеть в Интернете, по утрам ловить рыбу на речке, благо она недалеко от дачи. Машенька никогда от мужа не уйдет и правильно сделает.

Как уйдешь? Дети не поймут, хоть и студенты уже. Муж — поймет. Но не одобрит, прямо как Каренин.

Муж «у нас» партийный чиновник, государственный человек, а там сейчас хуже, чем в КПСС. Воровать втихую можно, а скандалы в семейной жизни не приветствуются. Муж, правда, давно Машу со службы гонит, не нужно ему, чтобы жена такого человека оперативницей ФСБ числилась. Ну, тут уж Маша сама ему спуска не даст — с нее, где сядешь, там и слезешь. А я? А как буду жить я?

Что же делать со всей этой глупой компанией? Дело нешуточное, хорошо еще, что благополучно почти разрешилось. Как вывести всех этих дураков из под удара? Перемолотит их машина, а ход ей уже задан, тут ничего не переменить. Разве что — переиграть втихую. Обратить минусы в плюсы? Предположим, приднестровцы могут представлять оперативный интерес. Во всяком случае, этим их можно прикрыть. Заодно отчитаться по агентуре. Но девчонки пойдут под раздачу все равно. Петрова мы отмоем как-нибудь, он банальный свидетель, напишет мне подробный рапорт, что видел и что ничего не понял, не знал, не понимал, не участвовал. Надо ж ему свежеиспеченным россиянином из натовской, да еще и прогрузинской Эстонии оказаться? Лишнее это.

Гугунава. Помер Максим, ну и хер с ним. Группу дожмем, без Жеребца сами во всем признаются и сами себя оговорят. А публичной огласки этому делу не будет — не та линия сегодня у политической пропаганды, скорее наоборот, молчать прикажут в тряпочку. А раз не будет пиара, значит и не потребуется безукоризненных доказательств и связывания всех ниточек. Скорее, вот именно, что наоборот! Вот! Вот!

Кирилл забарабанил призывно по животу и капризно возопил:

— Ма-а-а-а-ша!

— Что тебе, чудовище? — недовольно завозилась на кровати под пледом уставшая немолодая женщина.

— Аленький цветочек я, а не чудовище! Давай поедим чего-нибудь, что ли?

— Только что обедали, Кирилл!

— Да вот, так вдруг захотелось нестерпимо, мамочка! — голос у полковника стал жалобным. Он, пыхтя одышливо, поднялся с кресла, нагнулся над кроватью и нежно поцеловал Машу в голую пятку.

— Ты придумал что-нибудь, Кира? — Машенька повернула голову и открыла один глаз, придирчиво отсканировавший выражение лица полковника, гору окурков в пепельнице на столе и листок бумаги, заполненный рапортом, который ей сейчас наверняка надо будет отсылать на Литейный. — Если требует жратвы, значит, придумал, — сама себе доложила Маша и со вздохом приняла сидячее положение.

— Как ты думаешь, мама, а Муравьев даст показания на президента, МГБ и всю прочую свою компанию?

— А он хочет остаться в России?

— А если захочет?

— А мы сможем ему помочь устроиться? Не пообещать, а помочь?

— А вот это твой вопрос, Маша!

— Без Анчарова он не останется. А Анчаров условием сотрудничества поставит неучастие в следственном деле Глафиры.

— Это я понимаю, мамочка. Но если у них есть, что нам отдать, то мы сумеем вообще прикрыть это дело в сейфе, в который никто и двадцать лет не заглянет после моего увольнения.

— А ты сможешь выйти на оппонентов приднестровского лобби в Москве? Там ведь бизнес нешуточный.

— Ну, валить мы этот бизнес не будем — это не полковники с майорами решают и даже не генералы, как ты сама прекрасно знаешь. Но мотивация для «покупки» досье у нас есть. А следовательно, и для устройства судьбы «продавцов». А уж как там дальше дело повернется, и достанут ли эти материалы на свет — один Бог весть. Я уже буду рыбку ловить в Оредеже, а ты внуков воспитывать.

— Я, Кира, тоже рыбу ловить люблю, так что ты меня так сразу со счетов не сбрасывай, — очень серьезным тоном сказала Маша и уселась Кире на колени, с удовольствием запустив горячую сухую руку в седую шевелюру на его потной груди.

— Ма-а-ша?!

— Мой благоверный своей референтке ребеночка сделал на старости лет.

— Маша?!

— И я подам рапорт на увольнение прямо тебе и прямо сейчас. А ты уж там сам похлопочи по инстанциям.