Августовские пушки

Четвёртого августа он разместил главный штаб, или Grand Quartier Géneral (GQG), в Витриле-Франсуа на Марне, примерно на полпути между Парижем и Нанси. Это место находилось приблизительно на равном расстоянии, в 80–90 милях, от каждого из пяти армейских штабов. Не в пример Мольтке, который за своё недолгое пребывание на посту главнокомандующего ни разу не выезжал на фронт и не посетил ни одного полевого штаба, Жоффр находился в постоянном и личном контакте с командующими армиями. Он объезжал войска, удобно устроившись на заднем сиденье мчавшегося с бешеной скоростью автомобиля, которым управлял его личный шофёр Жорж Буйо, трижды завоёвывавший «Гран при» в автогонках. Считалось, что немецкие генералы, получавшие для исполнения чётко составленные планы, не нуждались в постоянной опеке. Французские же генералы, по выражению Фоша, «должны мыслить», однако Жоффр всё время подозревал, что, вдобавок к прочим, свойственным человеческой натуре недостаткам, у них ослаблена и воля, поэтому он любил держать генералов под постоянным наблюдением. После манёвров 1913 года он уволил в отставку пять генералов, что вызвало сенсацию в общественных кругах и возбуждение в гарнизонах – ничего подобного ранее не случалось. В августе, когда в ход пошли не холостые, а боевые патроны, Жоффр принялся смещать генералов одного за другим при первых признаках того, что, по его мнению, было проявлением некомпетентности или недостаточного рвения.

Это рвение, своеобразный энтузиазм и порыв достигли своей наивысшей точки в штабе в Витри, расположенном на поросших лесом спокойных берегах Марны, игравшей золотисто-зелёными отблесками на августовском солнце. В школьном здании, где размещался главный штаб, между оперативным отделом, или Третьим бюро, занимавшим классные комнаты, и разведывательным отделом, или Вторым бюро, засевшим в гимнастическом зале, где гимнастические снаряды были отодвинуты к стене, а кольца подвязаны к потолку, существовала глубокая, непреодолимая пропасть. Весь день Второе бюро собирало информацию, допрашивало пленных, расшифровывало документы, строило на основе добытых сведений хитроумные предположения и передавало сводки соседям. В сводках постоянно подчёркивалась активность германской армии к западу от Мааса. Весь день Третье бюро читало сводки, критиковало их, спорило и отказывалось им верить, если они подтверждали выводы, в соответствии с которыми французам пришлось бы менять планы наступления.

Каждое утро в 8 часов Жоффр председательствовал на совещаниях начальников отделов; величественный и неподвижный арбитр никогда не был куклой в руках своего окружения, как могли бы подумать непосвящённые, обратившие внимание на его молчаливость и совершенно голый письменный стол. Он не держал на столе бумаг и не развешивал карт на стенах; Жоффр ничего не писал и мало говорил. Планы за него составляли другие, вспоминал Фош, а «он взвешивал и решал». Мало кто не дрожал в присутствии главнокомандующего. Всякий, кто появлялся за общим обеденным столом позже его на пять минут, удостаивался грозного взгляда из-под нахмуренных бровей, и всё оставшееся время трапезы он держался с опоздавшим как с отверженным. Жоффр ел в молчании, с видом гурмана, всё своё внимание отдающему исключительно стоящим перед ним блюдам. Главнокомандующий всё время жаловался, что штаб плохо информирует его о событиях. Когда один из офицеров упомянул о статье в последнем выпуске «Иллюстрасьон», которую командующий ещё не видел, Жоффр сердито воскликнул: «Видите, от меня всё утаивают!» У него была привычка потирать лоб и бормотать: «Бедный Жоффр». Как в штабе вскоре догадались, этот жест означал отказ Жоффра выполнить то, о чём его просили. Он злился на всякого, кто заставлял его публично переменить решение. Подобно Талейрану, командующий не одобрял излишнего старания. Не обладая ярким интеллектом Ланрезака или творческим умом Фоша, он в силу своего характера полагался на тех, кого подобрал в свой штаб. Но он оставался хозяином, почти деспотом, ревниво оберегавшим свою власть, приходя в гнев при малейших посягательствах на неё. Когда предложили, чтобы Галлиени, назначенный президентом Пуанкаре преемником Жоффра на случай чрезвычайных обстоятельств, разместился в главном штабе, командующий, не желая оказаться в тени своего прежнего командира, категорически высказался против этого. «Его трудно поместить здесь, – признался он Мессими. – Я всегда был под его командой. Il m’a toujours fait mousser. Он всё время бесил меня». Это откровение проливает свет на личные отношения Жоффра и Галлиени, которым было суждено сыграть определённую роль в роковые часы перед битвой на Марне. После того как Жоффр отказался пустить его в свой штаб, Галлиени остался в Париже без дела.