Августовские пушки

К вечеру Ланрезаку пришлось доложить: X корпус «вынужден отойти», понеся «тяжёлые потери»; III корпус «ведёт тяжёлый бой»; «большие потери» в офицерах; XVIII корпус на левом фланге цел, но кавалерийский корпус генерала Сорде, находящийся на самом краю левого фланга, «сильно измотан» и также отошёл, оставляя разрыв между 5‑й армией и англичанами. Оказалось, что разрыв имел 10 миль в ширину – вполне достаточно для прохода вражеского корпуса. Положение Ланрезака было настолько острым, что оно заставило его обратиться к Френчу с письменной просьбой, чтобы тот атаковал правый фланг фон Бюлова и тем самым ослабил давление противника на французов. Сэр Джон ответил, что не в состоянии выполнить этой просьбы, но обещал удерживать канал Монс в течение двадцати четырёх часов.

За ночь положение Ланрезака ухудшилось ещё больше: Хаузен привёл на Маас четыре свежих корпуса и 340 пушек. Ночью он атаковал и захватил плацдарм за рекой, который контратаковал I корпус Франше д’Эспере, чьей задачей было удерживать Маас вдоль правого фланга Ланрезака. Это был единственный в 5‑й армии корпус, укрепивший свои позиции траншеями.

Намерение Хаузена в соответствии с приказом генерального штаба заключалось в наступлении на юго-запад, к Живе, где он надеялся выйти в тыл армии Ланрезака, зажать её между своими войсками и армией Бюлова и уничтожить. Однако Бюлов, части которого в этом секторе понесли столь же большие потери, что и французы, собирался провести массированное и окончательное наступление. Он приказал Хаузену атаковать прямо на запад в направлении Метте, где находились главные силы 5‑й армии, вместо того, чтобы ударить в юго-западном направлении, по которому эта армия отступала. Хаузен подчинился, но это было ошибкой. Весь день 23 августа он потратил на фронтальную атаку прочно удерживаемых позиций корпуса Франше д’Эспере, оставив для Ланрезака свободным путь для отступления – и потому была упущена возможность осуществить уничтожение 5‑й армии.

Весь жаркий день 23 августа летнее небо было запятнано грязно-чёрными клубами разрывов снарядов. Французы немедленно окрестили их «мармитами» – так называется чугунный суповой горшок, являющийся неотъемлемой частью любой французской кухни. «Il plut des marmites. Мармиты падали дождём», – вот всё, что оставалось в памяти за целый день у усталого французского солдата. Кое-где французы ещё атаковали, пытаясь отбросить немцев за Самбру, в других местах – удерживали позиции, в третьих – в беспорядке отступали. Дороги были забиты длинными колоннами бельгийских беженцев, покрытых пылью, нагруженных детьми и узлами. Они толкали тележки, тупо, устало и бесконечно двигаясь без всякой цели, лишившись дома и не имея пристанища, и хотели только одного – уйти подальше от жуткого пушечного рёва на севере.

Колонны беженцев проходили через Филипвиль, в двадцати милях от Шарлеруа, где в тот день находился штаб Ланрезака. Стоя на площади, широко расставив ноги в красных штанах, сжав за спиной руки, мрачный Ланрезак молча следил за ними. На фоне чёрного мундира его смуглое лицо казалось почти бледным, когда-то полные щёки втянулись. «Крайнее беспокойство терзало» его. Враг давил со всех сторон. От главного штаба не поступало никаких указаний, помимо запроса о сложившейся ситуации. Ланрезак просто физически ощущал разрыв, возникший в результате отступления кавалерии Сорде. А в полдень пришло известие, предвиденное, но всё же невероятное: 4‑я бельгийская дивизия эвакуирует Намюр. Город, господствовавший над слиянием Самбры и Мааса, форты на холмах за ним – всё это скоро окажется в руках Бюлова. От генерала де Лангля де Кари, командующего 4‑й армией, которому Ланрезак этим утром направил послание с просьбой усилить сектор, где смыкались их армии, ответа до сих пор не было.

Штаб Ланрезака уговаривал своего командира разрешить контратаку корпусу Франше д’Эспере – тот обнаружил блестящую возможность: преследуя отступавший X корпус, немцы подставили ему свой фланг. Другие настаивали на контратаке на оконечности левого фланга силами XVIII корпуса, с целью облегчить положение англичан, выдерживавших весь тот день у Монса натиск всей армии фон Клука. К неудовольствию сторонников наступления, Ланрезак отверг их предложения. Он продолжал молчать, не отдавал никаких распоряжений, ждал. В споре, который впоследствии его критики и сторонники вели несколько лет по поводу битвы у Шарлеруа, каждый выдвигал свои догадки о том, что же творилось в тот день в душе генерала Ланрезака. Одним он казался как бы заворожённым, парализованным, другим – человеком, трезво взвешивающим шансы в неясной и опасной ситуации. Оставшись без руководства главного штаба, он должен был принимать собственное решение.