Августовские пушки

Так закончилось сражение за Монс. С точки зрения участия Англии в том, что впоследствии превратилось в Великую войну, этой битве ретроспективно были приданы все качества исключительности и в британском пантеоне она удостоилась места, равного сражениям при Гастингсе и Азенкуре. Создавались легенды, подобно легенде об Ангелах Монса. Все живые были храбрецами, а все мёртвые – героями. Расписывался боевой путь и составлялись хроники каждого полка, вплоть до последнего часа и последней пули, пока битва за Монс не засверкала таинственным блеском сквозь дымку такой доблести и славы, что уже казалась победой. Несомненно, под Монсом англичане сражались храбро, лучше, чем некоторые французские части, но не лучше и многих других, не лучше бельгийцев у Халена, или «тюркосов» у Шарлеруа, или бригады генерала Манжэна у Оне, или даже целого ряда вражеских частей. Сражение, до того как началось отступление, продолжалось девять часов, в нём участвовало две дивизии, или 35 000 английских солдат, было потеряно 1600 человек, а продвижение армии фон Клука было задержано на один день. Во время Пограничного сражения, частью которого являлась битва за Монс, в различных местах и в разное время в течение четырёх дней участвовали в боях 70 французских дивизий, или около 1 250 000 человек. Французские потери за эти четыре дня достигли 140 000 человек, то есть вдвое превосходили численность всех британских экспедиционных сил во Франции в то время.

После Шарлеруа и Монса Бельгия лежала покрытая белой пылью от разрушенных домов и изуродованная, изрыгая оспинами прошедших боёв. Грязная солома, которую солдаты использовали для постелей, валялась на улицах вместе с рваной бумагой и окровавленными бинтами. «И над всем этим – запах, – писал Уилл Ирвайн, – о котором не упоминает ни одна книга о войне. Запах полумиллиона немывшихся людей… Он висел днями над каждым городом, через который прошли немцы». С ним смешивался запах крови и лекарств, лошадиного навоза и мёртвых тел. Предполагалось, что убитых будут хоронить по ночам свои же войска, но часто трупов было слишком много, а времени слишком мало, и ещё меньше времени оставалось для мёртвых лошадей, чьи трупы валялись раздутыми и зловонными. Бельгийские крестьяне, пытавшиеся расчистить свои поля от мёртвых, после того как прошли армии, были похожи на тех, с лопатами, что изображены на картинах Милле.

Среди трупов валялись и останки «Плана-17», и блестящие осколки разбитых вдребезги положений французского полевого устава: «…французская армия отныне не знает другого закона, кроме наступления… только наступление ведёт к положительным результатам».

Жоффр, стоявший посреди обломков всех французских надежд, под бременем ответственности за катастрофу, за поругание границ Франции, за отступающие или ещё сражающиеся армии, оставался сверхъестественно спокоен. Тотчас же возложив вину на исполнителей и отпустив грехи составителям планов, он сохранял полную и непоколебимую уверенность в себе и во Франции и, поступая так, выполнил важное и единственное требование, так необходимое в грядущих днях всеобщего бедствия.

Утром 24 августа, сказав, что «от фактов не уйдёшь», он сообщил Мессими: армия «обречена на оборонительные действия» и должна держаться, опираясь на свои укреплённые позиции, стремясь измотать противника и ждать удобного момента для возобновления наступления. Он немедленно взялся за устройство оборонительных рубежей и подготовку перегруппировки своей армии, чтобы сосредоточить ударный кулак, способный перейти в наступление с оборонительной линии, которую он намеревался создать на Сомме. Его ободрила телеграмма от Палеолога из Санкт-Петербурга, в которой посол высказывал надежду, что немцы в любой момент снимут войска с Западного фронта, дабы встретить угрозу со стороны России. Даже накануне собственной катастрофы он с нетерпением ждал начала движения русского «парового катка». Но вместо этого пришла загадочно-немногословная телеграмма, сообщавшая, что в Восточной Пруссии улаживаются «серьёзные стратегические проблемы», и обещавшая «дальнейшие наступательные операции».

Вслед за переформированием самой неотложной задачей Жоффра было найти причину катастрофы. Без всяких колебаний он обнаружил её «в серьёзных недостатках у отдельных командиров». Некоторые действительно не выдержали огромной ответственности. Артиллерийскому генералу, начальнику артиллерии, пришлось взять на себя командование III корпусом под Шарлеруа, когда во время самой критической фазы боя нигде не могли отыскать командира корпуса. В сражении в Арденнах дивизионный командир из V корпуса совершил самоубийство. Люди, как и планы, не выдерживали тех составных частей боя, которые отсутствовали на манёврах, – опасности, смерти и настоящих пуль и снарядов. Но Жоффр, не признававший существования в планах недостатков, не прощал слабостей у людей. Потребовав имена всех генералов, которые показались слабыми или некомпетентными, он безжалостной рукой вносил их в увеличивающийся список «лиможей».