Августовские пушки

Несмотря на все предупреждения, кайзер отказывался верить этим сведениям, хотя, как он знал, они были достоверными. По свидетельству одного из его приближённых, предоставив Австрии свободу действий 5 июля, он вернулся на яхту, «убеждённый» в нейтралитете Англии. Его два приятеля со студенческих дней в Бонне – Бетман и Ягов, которых на государственные посты кайзер назначил лишь в силу своей сентиментальной слабости к собратьям по студенческой корпорации, носившим чёрно-белые ленты и обращавшимся друг к другу на «ты», – периодически утешали себя взаимными заверениями в нейтралитете Англии, уподобляясь перебирающим чётки набожным католикам.

Мольтке и его генеральный штаб не нуждались ни в Грее, ни в ком-нибудь ещё, кто продиктовал бы им по слогам, какие действия предпримет Англия, поскольку считали вопрос о вмешательстве Англии решённым и не вызывающим сомнений. «Чем больше англичан, тем лучше», – сказал Мольтке адмиралу Тирпицу, имея в виду, что чем больше английских солдат высадится на континенте, тем больше их будет уничтожено в решающей битве. Естественный пессимизм Мольтке лишил его иллюзий, рождённых стремлением выдавать желаемое за действительное. В меморандуме, составленном в 1913 году, он изложил обстановку так, как её не смогли описать сами англичане. Мольтке утверждал: если Германия вступит на территорию Бельгии без её согласия, «тогда Англия выступит, и притом обязательно, на стороне наших врагов», как она и объявила ещё в 1870 году. По мнению Мольтке, в Англии никто не поверит обещаниям Германии освободить бельгийскую территорию после разгрома Франции. Мольтке полагал, что в случае войны между Германией и Францией Англия вмешается независимо от того, нарушит или нет германская армия нейтралитет Бельгии, «так как англичане боятся гегемонии Германии и, придерживаясь принципов поддержания равновесия сил, сделают всё, чтобы не допустить усиления Германии как державы».

«В годы, непосредственно предшествовавшие войне, у нас не было никаких сомнений в отношении незамедлительной высадки на побережье Франции британского экспедиционного корпуса», – свидетельствовал генерал фон Кюль, представитель высших кругов германского генерального штаба. По мысли германских генералов, английский экспедиционный корпус будет отмобилизован на 11‑й день войны, направлен в порты погрузки на 12‑й и полностью переброшен во Францию на 14‑й. Эти расчёты оказались практически точными.

Штаб германских военно-морских сил также не испытывал никаких иллюзий. «В случае войны Англия займёт враждебную позицию», – гласила телеграмма из морского министерства, переданная 11 июля адмиралу фон Шпее, находившемуся на борту «Шарнхорста» в Тихом океане.

Через два часа после окончания речи Грея в палате общин произошло самое значительное с 1870 года событие, надолго запечатлевшееся в памяти каждого человека по обеим сторонам Рейна: Германия объявила войну Франции. Для немцев, по словам кронпринца, она означала «военное решение» напряжённой ситуации, конец кошмара изоляции. «Радостно вновь сознавать себя живыми», – с восторгом писала одна немецкая газета в специальном выпуске, озаглавленном «Благословление оружия». Немцы, утверждала она, «упиваются счастьем… Мы так долго ждали этого часа… Меч, который заставили нас взять в руки, не будет вложен в ножны, пока мы не добьёмся своих целей и не расширим территорию, как этого требует необходимость». Но не все переживали состояние экстаза. Депутаты левого крыла, вызванные в рейхстаг, замечали друг в друге «депрессию» и «нервозность». Один из них, признавая готовность проголосовать за все военные кредиты, пробормотал: «Мы не можем позволить им уничтожить рейх». Другой всё время ворчал: «Эта некомпетентная дипломатия, эта некомпетентная дипломатия».

Во Францию первый сигнал поступил в 6:15, когда в кабинете Вивиани зазвонил телефон и в трубке раздался голос американского посла Майрона Геррика. Задыхаясь от слёз, он сообщил, что к нему только что обратились с просьбой взять под своё покровительство германское посольство и поднять на его флагштоке американский флаг. Как заявил Геррик, он согласился, правда, отказавшись вывесить флаг.