Едва «Гёбен» и «Бреслау» вышли из восточной горловины Мессинского пролива, их немедленно заметили на «Глостере», который патрулировал неподалёку. Будучи по классу сопоставимым с «Бреслау», но явно не соперником «Гёбену», тяжёлые орудия которого били на 18 000 ярдов, «Глостер» не стал чрезмерно сближаться с немцами и поспешил вызвать подкрепление. Капитан Келли сообщил позицию и курс врага адмиралу Милну, который с тремя линейными крейсерами по-прежнему находился к западу от Сицилии, а сам отошёл мористее «Гёбена». Когда к 8 часам начало темнеть, Келли взял ближе к берегу, чтобы не потерять «Гёбен» из вида, и этот манёвр неожиданно привёл «Глостер» в пределы досягаемости немецких орудий; но немцы не поддались искушению. Ясной лунной ночью две тёмных тени, преследуемые третьей, упорно двигались на север, из труб вырывались чёрные клубы дыма (мессинский уголь оказался дурного качества), благодаря чему корабли были видны на большом расстоянии.
Адмирал Милн, узнав, что «Гёбен» покинул Мессину через восточный выход из пролива, остался на месте. Он предположил, что если немцы сохранят этот курс, их перехватит эскадра адмирала Траубриджа, патрулировавшая в Адриатике. Если же, как он склонен был верить, курс рейдеров изменится и они в конце концов повёрнут к западу, тут-то и пригодится его собственный отряд. Других возможностей Милн попросту не рассматривал. Всего один корабль, лёгкий крейсер «Дублин», был отправлен на восток с приказом присоединиться к эскадре Траубриджа.
Между тем Сушон никак не мог отделаться от «Глостера», а время поджимало: если он надеялся достичь Эгейского моря с имевшимся у него запасом угля, то обманный курс следовало менять немедленно. Выбирать не приходилось, и в 10 часов вечера немецкие корабли повернули на восток, одновременно забивая помехами радиочастоту «Глостера» в надежде не дать тому сообщить о происходящем. Попытка оказалась безуспешной. Радиограмма капитана Келли, сообщавшая, что враг изменил курс, была получена Милном и Траубриджем около полуночи. Милн двинулся на Мальту, где он намеревался пополнить запасы угля и «продолжить погоню». А Траубриджу, в чьём направлении шёл противник, предстояло осуществить перехват.
Траубридж занимал позицию в устье Адриатики в соответствии с приказом «не допустить выхода австрийцев и подхода немцев». По курсу «Гёбена» было ясно, что противник движется
Будучи в годы русско-японской войны военно-морским атташе в Японии, Траубридж оценил эффективность стрельбы на дальних дистанциях. Кроме того, будучи правнуком человека, который сражался рядом с Нельсоном на Ниле, и имея в молодости репутацию «самого красивого офицера флота», он «верил в морской устав, как солдат Кромвеля верил в Библию». Черчилль ценил Траубриджа достаточно высоко для того, чтобы ввести его в состав восстановленного военно-морского штаба в 1912 году. Но знания морского устава и штабного опыта для командира всё же маловато, чтобы принимать верные решения в реальных ситуациях.
Когда к 4 часам утра Траубридж не нашёл «Гёбен», он счёл, что больше не может рассчитывать на благоприятные обстоятельства. По его мнению, при дневном свете «Гёбену», пусть того и удастся перехватить, не составит труда держаться за пределами дальности огня англичан и методично расстреливать четыре английских крейсера один за другим. Очевидно, Траубридж искренне полагал, что в артиллерийской дуэли при свете дня ни один из его четырёх крейсеров и восьми эсминцев не сумеет приблизиться к врагу на расстояние эффективного орудийного или торпедного залпа. Иными словами, немцы представлялись ему той самой «превосходящей силой», с которой адмиралтейство настоятельно рекомендовало не связываться. Он прервал погоню и сообщил об этом по радио Милну, а затем, курсируя у острова Занте до 10 часов утра в надежде увидеть хотя бы один из милновских линейных крейсеров, бросил якорь в гавани Занте, чтобы подготовить свои корабли к возвращению в район Адриатики. Так была упущена и третья возможность перехватить «Гёбен», который по прихоти судьбы благополучно продолжил свой путь.