Авиатор: Назад в СССР 2

— Вы в свои четыре окуляра не смогли красный комбайн разглядеть издалека, глазастики вы мои? — ругался Ребров. — Родин, ты в передней кабине, почему первый не увидел?— Почему не смогли? Увидели же. Даже название на нём рассмотрели, — начал говорить Новиков, но Ребров его перебил.

— Я тебе сейчас предпосылку выпишу, за то, что так поздно заметили.

— Ты опять Валентиныч со своими анекдотами к курсанту лез?

— Никак нет. Товарищ подполковник, я только вертолёт увидел сначала… — сказал я, но и мне Ребров не дал договорить.

— Ты мне не отмазывай командира звена. У меня его эти сатирические номера в печёнках сидят.

— Командир, и правда. Этот сарай с лопастями вынырнул откуда-то, я и не понял ничего..., — начал говорить Новиков. Зря, наверное, Роман Валентинович рот открыл, поскольку лёгкое амбре Гелий Вольфрамович учуял моментально.

— Кругом и в казарму. В понедельник — весь контроль готовности буду тебя, Родин, снашать! — рыкнул комэска, доставая пачку сигарет.

— Есть, — сказал я и вместе с Новиковым мы поспешили ретироваться из зоны поражения гнева Реброва.

— Валентиныч, а ты подожди. Разговор есть, — сказал подполковник командиру звена.

Я отошёл на достаточное расстояние, чтоб до меня не донеслись слова Реброва. Но не тут-то было.

— Серый, — окликнул меня Тёма, который стоял с Максом и Костей, скрывающихся за небольшим строением. — Иди, послушаешь.

— Вы чего? Совсем страх потеряли? — тихо зашипел я на них.

— Да ладно тебе. Реброва слушать, всё равно, что на концерте Райкина побывать.

Конечно, сравниться с знаменитым советским юмористом, Гелий Вольфрамович вряд ли мог. По части своих высказываний, интонации и словечек Ребров был впереди всех. А как по-другому, когда ты комэска третьей «пьющей»?

— Рома, ты снова остаканиться где-то успел? Я тебя сколько буду мазать, дорогой ты мой?

— Вольфрамыч, голова под вечер разболелась просто. Мерзавчика хлопнул у техников. Душу успокоил...

— Я тебя сейчас затушу здесь, успокоил он. Чего опять за повод был дерябнуть у тебя вчера?

— Не поверишь, сосед «Бабу Симу» принёс. Мы во дворе и оприходовали...

Известный бальзам «Абу Симбел» представлялся на рынке советского союза как лечебный бальзам Египетского производства. Сколько в нём ингредиентов из страны пирамид и фараонов, сказать трудно. Дядя рассказывал, вкус у него был горьковатый, душистый, но не противный. Кто-то называл его также «Бабаукладчик».

— Валентиныч, совсем крякнуть захотел? Блеваторий по тебе плачет...

Ну и всё в этом же ключе. Правда, миниатюра Ребров и Новиков для нас закончилась очень быстро. Артём сильно заржал при словах Новикова, что весь процесс проходил у него в формате «зелёной конференции», т.е. употребления на свежем воздухе. Это было услышано нашим старым знакомым старшим лейтенантом Швабриным, после чего нам был определён достаточно большой фронт работ от имени Реброва — «атомная траншея».

Этот огромный, вырытый нами котлован, напоминал чем-то противотанковый ров. Ещё надо бы «ежей» поставить и можем обороняться.

Вечером, мне сообщили радостную новость, что запрет на мои увольнения снят.

— Серый, завтра в город пойдёшь? Комэска отпускает, — сказал Макс, когда мы вчетвером сидели в Ленинской комнате.

— Спрашиваешь? Одними записками сыт не будешь, — ответил я.

Действительно, столько времени на одних бумажных «смсках», которые начали на эссе походить. Меня после ареста решено было несколько придержать в казарме для перевоспитания. Да и Женя, передавая мне записки с моими товарищами, сообщала, что занята учёбой и... своей Сонечкой.

Я начал сомневаться, человек ли эта Сонечка, или это просто кодовое название какого-то действия. Слишком часто в моей жизни фигурирует это женское имя. А ещё, для меня оставалось загадкой, каким образом связаны Граблин и Женечка?

В своей крайней записке, я не прошёл мимо своих рассуждений на эту тему и высказал, что думаю. Потом, правда, несколько раз переписывал, поскольку нецензурную лексику в разговоре с девушкой употреблять некрасиво.

— Естественно, Макс. Там Женя уже ждёт не дождётся, — подкалывал меня Артём.— Ха, ха! Ты сам-то из-под каблука Светы давно вылазить стал? — спросил у него Макс.

— Ничего вы не понимаете в истинной любви, — пафосно заявил Артём. — Кстати, Макс, ты ещё не забыл Елену Петровну? Она...

Курков чуть газету не порвал, услышав имя нашего училищного психолога. Давно в наших разговорах не поднималась эта тема.

Макс уже и забыл о существовании этой прелестной девушки. Хотя, это для моего настоящего возраста она девушка. Вообще-то, скорее, ровесница. Для Макса уже состоявшаяся женщина.

Спор моих товарищей я не слушал. Увлёкся чтением газеты «Известия» за 15 апреля. В этом году генеральный секретарь Брежнев ездил по стране. Как раз на первой странице сообщалось об итогах его поездки по районам Сибири и Дальнего Востока.

— Отвали, а? — нервничал Макс, сворачивая газетную подшивку.

— Ну, я ж как лучше хотел. Света говорит, что Елена Петровна всегда интересуется, как у нас дела. Про тебя тоже спрашивает постоянно.