Авиатор: Назад в СССР 2

Мне всё-таки хотелось пообщаться с Нестеровым по поводу его прошлой жизни.

— Николаич, а почему не рассказываете про свою испытательскую карьеру? — спросил я.

— А чего про неё рассказывать? Недолгая она была, быстро выперли меня. Вот и воспоминаний нет, — сказал он, срывая травинку.

— За что выперли?

— Уверен, что тебе это интересно? Не самая лучшая страница в моей биографии.

— Конечно, интересно. Может, и я пойду по вашим стопам..., — начал говорить я, но Нестеров только громко рассмеялся.

— По моим не надо. Будь лучше меня, а у тебя это получится, — перебил он. — Я рано поступил в школу испытателей, а закончив её через два года, попал во Вьетнам. Там своя работа определённая была, тебе о ней ещё рано знать.

— И с Родиными, ну... родителями моими пересекались?

— С отцом уже нет, а вот мать довелось увидеть пару раз. Хорошая была женщина. Когда её тело увозили, я летел тем же бортом домой, поскольку моя работа в испытателях закончилась. По прилёту мне сказали писать рапорт по собственному желанию.

— На увольнение? За что?

— Там были конторские, которые курировали некоторые операции. Думаю, это ты уже должен был узнать, раз приезжал Котлов и ты с ним беседовал.

— Да, довелось пообщаться. Так, что случилось у вас?

— Всё просто — мой неуступчивый характер и неумение держать язык за зубами.

Ну, здесь я соглашусь. Рассказывает Петр Николаевич всё, не старается что-то скрыть. Находка для шпиона!

— И конторские отправили вас домой с последующим изгнанием из Центра во Владимирске? За пару неосторожных слов? — спросил я.

— Ну слов было гораздо больше. И ударов тоже, — усмехнулся он. — Этот товарищ имел очень плохой вид. Поэтому, не хочу, чтобы ты повторял мой путь. Руки надо держать в таких случаях в карманах.

Мда, в этом мы с ним похожи. Как и мне, Нестерову был дан второй шанс в инструкторах продолжить карьеру. Мне уже судьба даёт третью возможность стать, наконец-то, летчиком. Однако вопросы с трагедией семьи Родина сидят занозой.

— Значит, вы были и в день смерти Валентины Родиной... мамы моей, рядом?

— Нет, конечно. Она работала в группе химиков по линии конторы...

— Химиков? Специалистов по оружию массового поражения — этих химиков? — удивился я.

Вот это уже интересно. И тупиково, как ни крути. С такими подробностями войны во Вьетнаме ознакомиться будет почти невозможно. Валентина Родина выполняла, похоже, очень серьёзную работу.

— Да. Обстоятельства смерти или гибели я не знаю. Всех везут всегда в цинке на родину.

Тут он прав. Несколько раз приходилось сопровождать погибших товарищей с чужбины домой. Пожалуй, это самая плохая участь военного, когда тебе нужно привезти их на родину и посмотреть в глаза родных.

— А фамилия Платов вам ни о чём не говорит?

— Нет, к сожалению. Если он из конторы, то вполне, это может быть и псевдоним.

Во-во! Тогда это будет совсем тупик, если это ещё и не настоящая фамилия того пятого человека на фото в кабинете Краснова.

— Николаич, вам самому не жалко, что так у вас получилось в жизни? Не душит жаба? — спросил я, но он только посмеялся.

— Есть отличные строчки по этому поводу. Во Вьетнаме написанные , между прочим советским офицером:

«Нам состоянье риска так знакомо,

Когда у некоторых падают штаны,

А мы боялись «Шрайков» и «Фантомов»

Гораздо меньше собственной жены».

— Жизненно. Стало быть, вы только Ирину Сергеевну боитесь? — улыбнулся я.

— Верно, Родин.

Почему-то отчётливо запахло горелой резиной. Я взглянул на костёр, над которым уже пылали сапоги Швабрина. Спасти удалось только половину каждого из сапог. Нестеров уже чесал затылок в поисках идей обуви для старшего лейтенанта.

— Чего не смотрели за ними? — наехал на нас Швабрин, когда проснулся.

— Ваня, не бузи! Сам виноват. За сапогами надо было самому смотреть, — сказал Нестеров.

— Что за день такой! Сначала в лоб заехали, потом сапоги сожгли. Я как на аэродром пойду?

— Пешком Ваня пойдёшь. Как и мы, — ответил ему Валерий Алексеевич.

Здесь я понял, что нужно снова действовать творчески. Взял оставшиеся два куска резиновых сапог, нарезал из авоськи с пустыми бутылками верёвок и навязал их на ноги обалдевшего Швабрина.

— Носите на здоровье, — сказал я, чем рассмешил инструкторов. Даже Швабрин улыбнулся от увиденного.

— Родин, пошёл на хрен со своим здоровьем.

— Смотрится очень неплохо, между прочим, — сказал Новиков и продолжил закатываться со смеху.

На следующий день нас ожидал перелёт в обратную сторону. Нас долго не хотел пускать в самолёт командир полка Бормутов. Ему предстояло зачитывать нам постановку, но уставшее состояние Швабрина и почти двое суток отсутствия очень сильно раздосадовали полковника. Он всё грозился отправить наш квартет наземным транспортом.

— Товарищ полковник, ну у него даже документов с собой нет. Как он поедет? Патруль остановит и под арест, — уговаривал Нестеров, пока я стоял у дальней стены кабинета.

— Командир, ну это ж Швабрин. Тот самый, что..., — продолжил уговаривать Новиков Бормутова.

Валентинович показывал в сторону старшего лейтенанта, который стоял с изрядно опухшим лицом.