Авиатор. Назад в СССР 6

Врачебно-лётная комиссия — это всегда волнительно. Возможно, поэтому Центральный научно-исследовательский авиационный госпиталь находится в таком спокойном и умиротворённом месте — парке Сокольники в Москве. Чтобы тебе можно было уединиться в тенистом саду, как на территории учреждения, так и выйдя за КПП в сам парк.

Непривычно после духоты и пыли Афганистана дышать свежим воздухом столичного парка в эти августовские дни. В отличие от своих соседей и однополчан, предпочитавших выходить за забор, я в свободное время читал. Можно сказать, что делал это с запоем, сидя в тени деревьев небольшого палисадника.

Я старался занимать быстрее всех лавочку вблизи спортплощадки, где частенько ребята повышали свою физическую готовность. Качались, проще сказать. А мимо то и дело проходили как преклонного возраста пациенты, так ещё и не совсем старые.

— Сергей Сергеевич, — оторвал меня от «Бесов» Достоевского знакомый голос. — И вы здесь?

В паре шагов от меня стоял лётчик-испытатель Николай Фёдорович Садовников с рыжеволосым человеком, у которого была большая лысина на голове. По внешнему виду, товарищ Садовникова, чем-то напоминал альбиноса средних лет, настолько светлой была его кожа.

— Рад вас видеть! — улыбнулся я и поздоровался с этими мужчинами.

— Вы какими судьбами здесь, Сергей? — спросил Садовников.

— ВЛК после катапультирования, — сказал я, на что товарищ Николая Фёдоровича покачал головой.

— Жаль, что такой молодой и так рано. Где произошло? — спросил он, приглаживая свои редкие волосы.

— В Афганистане, — ответил я и, по просьбе старших товарищей, поделился воспоминаниями о том дне в районе Хоста.

Садовников слушал внимательно, а его знакомый постоянно мотал головой от удивления.

— После катапультирования сложно пройти медицину, но можно вернуться. Тем более, вы вполне себе стоите на ногах и, как я понял, нормально себя чувствуете, — сказал Николай Фёдорович.

— Есть боли, но пока терплю, — произнёс я, массируя шею.

Она-то меня беспокоила уже давно, а сейчас тем более. Ещё и зубы начали болеть в последнее время. Неужели трюк с чекой, вырванной из гранаты, только сейчас стал отдаваться болью?

— Ладно, Сергей. Надеюсь, всё будет хорошо, и ты придёшь к нам с Игорем в школу. Уже думал о том, чтобы в испытатели уйти? — спросил Садовников, но его товарищ Игорь, с удивлением посмотрел на него.

— Не рано ли для него? Этот молодой человек, как я посмотрю, лейтенант ещё? — прищурился он, взглянув в мою сторону, и получил утвердительный кивок.

Садовников улыбнулся и положил руку на плечо своему знакомому.

— Запомните, Игорь Петрович, его зовут Сергей Родин. Когда-нибудь он будет у вас проверять технику пилотирования, — улыбнулся Николай Фёдорович.

— Надеюсь, что так и будет. До встречи, Сергей Родин, — сказал Игорь Петрович и вместе с Садовниковым они пошли дальше.

Узнал я этого человека. Легендарный Игорь Волк, заслуженный лётчик-испытатель СССР, лётчик-космонавт. Через три года он будет удостоен звания Героя Советского Союза и будет участвовать в программе «Буран». Он должен был стать первым командиром этого летательного аппарата, предназначенного для космических полётов. Как жаль, что история тогда пошла по другому пути.

— Кстати, а ты хирурга прошёл? — уходя, спросил у меня Садовников.

— Завтра он заключение пишет, — сказал я.

— Хм, ну если он, то тебе повезло. Будь здоров, Родин, — махнул мне Волк.

По возвращению в отделение, я отправился на приём пищи в столовую. Со мной и Мариком в очередной раз провёл беседу Буянов. Он нацелил нас, чтобы до Дня Воздушного Флота, который отмечается каждое третье воскресенье третьего летнего месяца, мы прошли врачей. А в понедельник уже были выписаны.

— И только попробуйте мне продлиться, — строго указал нам Буянов во время сегодняшнего завтрака. Комэска сидел на соседнем с нами ряду в столовой, и это не потому, что он брезгует нашей компанией.

Данное место в ЦНИАГ — это отдельная история. Пять раз кушать здоровую и очень вкусную еду дано не каждому. Можно прийти чуть позже на приём пищи и полакомиться добавкой, но не всем. Таким, как Буянов, приходится, есть всё очень постное, вареное, пареное и очень обезжиренное. Просто у Ивана Гавриловича первая степень ожирения, и его сразу же посадили на диету. Оттого он и хмурый такой. Пряники ему тоже не дают.

— Иван Гаврилыч, а может вам купить чего в городе? А то так свихнуться можно на постной пище, — спросил я, заметив, как злобно дышит комэска, через силу впихивая в себя тушёную капусту.

— Родин, не искушай меня. Иначе вообще не похудею.

На следующий день коридоры Центрального госпиталя в Москве были полны народу. Кто-то только прибыл на прохождение врачебно-лётной комиссии, кто-то завершает этот нелёгкий путь.

А такие, как Марик не хотят отсюда уезжать. Вот и сейчас он ходит туда-сюда у кабинета хирурга, выискивая в закромах своего разума варианты «зависнуть» здесь ещё на пару дней.

— Серый, ну ты чего сидишь? — громко сказал он, но с соседней лавки на него косо посмотрели. — Ты собираешься что-то решать?