Авиатрисы

Глаза Томаса буквально кричали: «Хочу, чтобы вы были только моей!»

Их близость, всегда хрупкая и призрачная, разгоралась в ночи. Но после они никогда не лежали обнявшись, не болтали, не водили пальцами по коже друг друга, рисуя завитки и узоры. Не шептали нежностей, не мечтали.

– Оденьтесь, я приехал по делу, – скомандовал Томас.

Эбигейл подчинилась – что толку спорить? – набросила легкое ночное платье.

Томас встал, натянул брюки и подкинул в камин дров. Комната пылала жаром, но советник, вероятно, не захотел, чтобы огонь погас.

Эбигейл присела в кресло, любуясь отсветами пламени на блестящей от пота коже Томаса, на его прессе и мускулистых плечах.

– Вы приехали по делу, но не смогли сдержаться? – снова поддразнила Эбигейл.

– Верно.

Она не ожидала прямолинейного ответа.

– Графиня, не заставляйте меня ревновать. – Томас опустился на одно колено и поцеловал ее руку, сначала кисть с тыльной стороны, потом – ладонь.

Эбигейл сложила тонкие пальчики и прижала к груди.

– Что за дело? – Она улыбалась.

– Премьер-министр приказал отправить вас на фронт. Чтобы осветили происходящее со своей точки зрения. Он в восторге от последней речи по радио.

– С моей точки зрения? Там чистейшее вранье! – Улыбка исчезла, Эбигейл ужаснулась. Ласка, покладистость – все напускное, лишь бы усыпить ее бдительность.

– Никто не умеет лгать так искусно. Не сочтите за оскорбление. – Он продолжал стоять на колене, красивое лицо завораживало в отсветах камина – Томас казался трогательным и влюбленным. Но слова разнились с языком тела.

Острая ревность из-за письма цесаревича забавляла Эбигейл. И одновременно наполняла сердце нежностью, поэтому она не сразу поняла, что означает его приказ.

– Томас, я не могу оставить академию. Да и на фронте мне делать нечего.

– Полностью согласен. Но взгляните с другой стороны, там цесаревич не будет докучать вам глупыми писульками. И вам не придется ездить любоваться его зверинцем.

Эбигейл вскочила.

– Вы это делаете из ревности! Как подло!

– Отнюдь. Таково желание премьер-министра.

Она сжала кулаки. Какая мелочность. Какая подлость.

– Вы что, боитесь?

– Конечно! Мне не место на войне, – воскликнула Эбигейл.

– Ну-ну. – Советник поднялся на ноги, положил руки ей на плечи. – Не надо, я поеду с вами. Клянусь защищать вас ценой собственной жизни. Вам ничего не грозит.

Он снова целовал ее шею, распалял, Эбигейл тяжело вздохнула.

– Вы же понимаете. Я не могу оставить школу.

– Луиза за всем присмотрит. Вы многому ее научили.

– За месяц? Она глупый и безответственный ребенок.

– Если переживаете, я останусь здесь и помогу. Уверен, мы легко найдем общий язык и быстро поладим.

Эбигейл отстранилась, оттолкнула Томаса. Он… и наедине с ее сестрой? Ну уж нет. Луиза может таких бед наворотить! Уговорит отправить ее на войну. Дескать, желает сражаться. А он разрешит…

Вдруг разрешит?!

– Нет! – Твердое, как камень.

– Ревнуете?

– Томас, прошу, перестаньте надо мной издеваться. Я не поеду на фронт, у меня полно работы. Какая-то нелепица.

Его глаза стали серьезными, злыми, ледяными. Стремительные перемены всегда пугали Эбигейл.

– Это приказ, графиня. Вы собираете чемодан и завтра едете со мной.

– Завтра?

– Чем быстрее уедем, тем быстрее вернетесь.

– Я не успею передать дела Луизе. Ей надо столько объяснить, показать учебную программу, рассказать про экзамены.

– Она справится. Вы недооцениваете сестру. Она мечтает быть полезной.

– Томас…

– Идите ко мне. Я был неправ.

– В чем? – Ее щеки вспыхнули от удивления.

– Что заставил вас одеться.

– Только в этом?

Советник освободил плечи Эби от платья, но придерживал за талию, не давая одеянию упасть на пол.

– Я не хочу ехать! – Эбигейл снова попыталась его образумить, прикрывая руками грудь.

– Разумеется, графиня. Но придется. – Томас коснулся горячими пальцами ее щеки.

Эбигейл посчитала поездку полнейшим абсурдом, но уже осознавала, что не сможет ослушаться. Она подумала, что хотя бы улучит возможность повидать авиатрис – если повезет. Но вслух шепнула только:

– Как прикажете. – И потянулась за новым поцелуем, обнимая шею Томаса и гадая, что нравится советнику больше – покорность или своеволие.

Кровать казалась слишком жаркой. Они стянули пышное одеяло на пол, подальше от камина, и лежали там, соприкасаясь лбами.

Внезапно Томас резко поднялся и навис над Эбигейл. Огромные синие глаза, так близко… Его красивое лицо. Торс почти касался ее груди. Сильные руки по обе стороны словно сковывали Эби, заключая в темницу.

– Графиня, вы бы хотели править Империей?

– Допустим, да. – Она хитро улыбнулась. Ясно, к чему Томас клонит: брак с цесаревичем осуществил бы самые смелые амбиции. Ревность жгла советника, а Эбигейл хотелось подлить масла в огонь.

Но Томас лишь устало повалился обратно, прикрывая рукой глаза. Не ладонью, а предплечьем – поперек лица, будто защищаясь от ослепительного света.

– Мне это по силам. Нужно лишь время. – Он тяжело выдохнул. Глаза закрыты, ресницы дрожат. Губы закушены. Кожа пахнет ночным утешением, чуть дымным ароматом ветивера и терпкой полынью.

– Переночуете здесь? – спросила Эбигейл голосом нежным, как бархат.