После польского этапа службы отец был назначен начальником Центрального аэроклуба имени Чкалова. Участвовал в организации и проведении красочных авиационных соревнований и праздников на тушинском аэродроме, принимал зарубежных гостей. К этому периоду относится его первая зарубежная поездка: в Париже в Международной авиационной федерации он представлял на утверждение в качестве мировых рекордов результаты полётов наших космонавтов. Никаких особых впечатлений оттуда не привёз, хотя приходившие гости ждали захватывающих рассказов о посещении стриптиза, а вот мне досталась шариковая авторучка и жевательная резинка, что невероятно подняло мой авторитет во дворе.
Жили мы в то время на улице Глаголева в трёхкомнатной квартире на пятом этаже "хрущёвки" без лифта. Неказистость дома с лихвой компенсировалась его обитателями: в доме жили специалисты медико-биологических проблем – врачи, готовившие космонавтов. Очень интересно было слушать их, не всегда понятные, правда, беседы с отцом о влиянии перегрузок на психологию перенесения одиночества.
К этому времени я оканчивал восьмой класс в седьмой по счёту школе за время переездов нашей семьи Мать очень беспокоил уровень моих знаний и направление дальнейшего обучения, тем более что именно в это время появились школы с профессиональным уклоном. Она постоянно докучала отцу требованием поговорить с сыном и помочь ему с определением своего место в жизни. Однажды он не выдержал, сказал: "Ладно* и увёл меня в другую комнату. Когда мы остались одни, он спросил: "В каком лётном училище ты хочешь учиться"? Я по мальчишески самоуверенно ответил, что профессия военного лётчика мне не нравится, так как связана с неоправданным риском в мирное время. Только позже я понял, как нелегко отцу это было услышать. Но с наигранным спокойствием сообщил матери, что мы обо всём договорились, и я от его помощи отказался. Тогда мне было преподано чёткое уставное правило: "Командир принимает решение, реализует его и несёт всю полноту ответственности за правильность принятого решения и полноту его реализации". Только командир – это ты сам и ответственность за свои поступки несёшь перед собой и своими родными и близкими. Я не без труда поступил в математическую школу и стал учиться на программиста. Мама была очень довольна: 'Если в институт не поступишь, то в армии, по крайней мере, куда-нибудь в шахту не засунут". Эх, знать бы.
Как-то, придя домой из школы, застал у входа в квартиру достаточно пожилого, невысокого, но жилистого киргиза в сапогах, халате, с какими-то мешками через плечо. На моё удивление. увидев отца, он заулыбался и с возгласом: "Толя"1 полез к отцу обниматься. Самое удивительное, что отец бросился к нему, обнял, расцеловал и стал выговаривать: "Андрей, что ж не позвонил, мы бы встретили!?" Это оказался стрелок, с которым они вместе прошли всю войну. Надо сказать, что и впоследствии Абдыкасым не утруждал себя предупреждениями о своём приезде, что однажды стало причиной забавного эпизода.
На юбилей Победы в Москве собирали полных кавалеров ордена Славы из всех тогда ещё союзных республик. Все были уже в сборе, не было только представителя Киргизии. Его искали и журналисты, и телевизионщики, позвонили отцу на работу: 'Где Карымшаков?' А Абдыкасым сидел в это время у нас в подьезде на подоконнике, где я его и застал, придя домой. Но и после обнаружения ехать в гостиницу он отказался и сказал, что жить будет у Толи. Потом несколько раз заезжал в гости сын Абдыкасымо – Куван. Он стал штурманом гражданской авиации и по делам прилетал в Москву.
В доме вообще часто бывали гости, но всё-таки больше запомнились люди, познакомившиеся с отцом ещё в войну. Герой Советского Союза, лётчик, писатель Василий Борисович Емелья- ненко слушал детские стихи моей сестры и почти всерьёз их рецензировал. А потом они с отцом стали вспоминать как погиб их приятель Пашка Амшеев: бежав из плена и снова вернувшись в строй, возвращаясь на аэродром с удачно выполненного задания, решил попугать в поле девушек и врезался в единственное в степи дерево. Я выскочил из комнаты, чтобы не разреветься при них, а они, сокрушённо покачав головами, налили себе водки, причём дядя Вася – в блюдце, и покрошил туда кусочки хлеба, которые с удовольствием употребил.
В начале 1973 года ситуация в семье складывалась немного напряжённая: отцу предстояла командировка в Египет, сестра оканчивала десятый класс, я был женат, и моя жена была в положении. А тут меня ещё стали бомбардировать повестками из военкомата. Мама очень нервничала и намекала, чтобы отец сходил и договорился об отсрочке моего призыва. У нас с ним состоялся хороший разговор, в котором я сказал, что служить – это дело моё, а вот от его помощи с квартирой, если он сочтёт возможным, я бы не отказался. Прямой похвалы от него было добиться трудно и одобрением собеседнику служила обычно лёгкая подковырочка. В тот раз он сказал: "Ну, растёшь, Валерьян Анатольевич" и ласково, но с силой как он это любил, потрепал по шее.