Утром в назначенный для полета день я послал служащего на вокзал за багажом и, к моему ужасу, узнал, что багаж мой, сданный по одной квитанции, прибыл в Екатеринослав не весь: ящика с парашютом не хватает.
По наведенным справкам оказалось, что мой парашют ошибочно железной дорогой направлен в какой-то другой город, откуда доставят его обратно только дней через восемь-десять.
Без парашюта я побоялся совершить полет на монгольфьере, а потому отправился к местному полицмейстеру заявить о случившемся и о моем решении перенести полет до прибытия в Екатеринослав парашюта.
Полицмейстер и слышать не хотел о перенесении полета на другой день, мотивируя это тем, что предварительная продажа билетов на полет была весьма значительна, что публика соберется на место полета в громадном количестве, и отмена может вызвать недоразумение и скандал.
Я бросился было к губернатору, графу Келлеру, но последний оказался на стороне полицмейстера. Делать было нечего. Пришлось совершать полет без парашюта…
Во время наполнения шара ветер дул от реки, почему я не счел нужным надеть пробковый пояс. Но не успел я подняться на высоту трехсот метров, как шар попал в полосу противоположного ветра, и его стало быстро относить к разлившемуся на десяток верст Днепру.
Управлять монгольфьером нет никакой возможности. Воздухоплаватель предоставлен судьбе и может рассчитывать разве на счастливый случай и благоприятные обстоятельства. Приспешить или задержать спуск монгольфьера аэронавт не в состоянии: шар, наполненный нагретым воздухом, опускается по мере охлаждения в нем воздуха, и чем быстрее такое охлаждение происходит, тем быстрее спуск шара.
Когда я с шаром очутился на середине широко разлившегося Днепра, холодные воды последнего стали оказывать на горячий воздух шара пагубное влияние, и шар стал с большой быстротой опускаться.
Видя, что неминуемо попаду в воду, а лодок на реке нет, я стал изо всей силы кричать стоявшим на берегу людям: «Лодку давай!». И к моему глубокому изумлению убедился, что или меня не услышали, или на стоявших на берегу напал столбняк.
Между тем я все быстрее и быстрее падал и, наконец, окунулся с головой в воду. Хотя я плавать совершенно не умею, но инстинкт самосохранения подсказал мне, что лучше, если я постараюсь выплыть из-под шара, который, как- никак, в наполненном виде довольно долго удержится на воде. Это мне удалось сделать, а затем я ухватился за оболочку шара, взобрался на него и так, подгоняемый ветром, поплыл.
А лодок на реке все еще не было: никому, очевидно, не приходила мысль поспешить мне на помощь.
К счастью, мой импровизированный челн отнесло к прибрежным кустам, где он и застрял, и у меня оказалась возможность выбраться на берег.
Как потом я узнал, стоявшие на берегу Днепра люди слышали мой зов, но плохо его разобрали. Им послышалось, что я кричу: «Водку давай!». И рассуждали вполне как будто резонно: как же ему-то туда на воздух водку подашь? Удивительное требование!..
Деньги, зарабатываемые полетами, являлись для Юзефа Древницкого главным средством к существованию. Сборы же зависели от числа зрителей, купивших билеты на взлетную площадку. Вокруг монгольфьера устраивались сиденья в несколько рядов или расставлялись стулья.
Стоимость билетов была вполне доступной и практически не менялась в течение многих лет. Места в первом ряду, самые удобные для наблюдения за подготовкой шара к полету, стоили один рубль. Места во втором ряду – копеек шестьдесят. В остальных – сорок. Места стоя – копеек тридцать. Дети, учащиеся и нижние чины платили половину. Цены в зависимости от города, где устраивались полеты, могли колебаться.
В газетных объявлениях и афишах нередко можно было прочесть о том, как это интересно – своими глазами увидеть процесс наполнения шара, подготовку его к полету и, наконец, самый зрелищный момент – взлет монгольфьера с аэронавтом.
Но эти доводы действовали далеко не на всех. Многим, даже и вполне обеспеченным людям, жалко было расстаться с полтинником, не говоря уже о рубле. Они рассуждали: «Зачем платить, если полет и прыжок можно увидеть отовсюду и совершенно бесплатно».
В любом городе, где устраивались полеты, наблюдалась одна и та же картина: все пространство вокруг сада, ипподрома или велотрека, откуда производился взлет, все ближайшие улицы и площади были заполнены «даровой» публикой.
Так было и при полетах Станислава Древницкого, и позже, когда начал летать Юзеф. Можно сказать, что любители посмотреть полет на даровщинку просто обкрадывали аэронавтов, подвергавших свою жизнь смертельной опасности.
Весной 1893 года в Вильне перед полетом Янины Мей вокруг Ботанического сада собралась такая масса бесплатных зрителей, что газета «Виленский вестник» даже выступила с укором по адресу публики, глазевшей на захватывающее действо, но не пожелавшей «уделить хоть какое-то вознаграждение женщине, рисковавшей своей головой».