Жилось временами беспокойно. Не успевали освоиться с одним, как поступало новое вооружение и оборудование. Голова пухла, из учебных классов не вылезали. Но дело шло, я относился к нему с интересом – на то и молодость. Хотелось и самому разобраться, и командира корабля не подвести. Освоился, появились друзья и знакомые. Жили в состоянии понимания необходимости отражать агрессию международного империализма. Сегодня такие слова уже никому непонятны. А тогда боевая готовность обеспечивалась всеми возможными способами. Во время Карибского кризиса нашему экипажу, включенному в плановую таблицу, приходилось спать, не раздеваясь в домиках возле самолета, другой раз и в кабине. Дежурство в разных степенях готовности к полету часто практиковалось. И это вовсе было не чьей-то причудой, а необходимостью успеть нанести ответный удар.
Только не пытайтесь представить нас какими-то героями. Мы себя таковыми не считали. Все было буднично. Носили погоны с одним просветом, служили, блюли уставы и хохмили, конечно. А если и было у нас о себе возвышенное мнение, то лишь из-за того, что нам, тогда еще почти пацанам, доверили такую не простую технику. Был, стало быть, повод для доверия… Для меня оно тогда было таким вдохновляющим фактором, с каким в дальнейшей жизни я уже не сталкивался никогда! Может быть, именно из-за этого еще авиация прошла через сердце и в нем запечатлелась главным делом моей жизни.
Когда твой самолет падает или делается неуправляемым, жизнь, как принято считать, проносится перед взором. Может быть и так…Со мной все было по- другому: с задержкой в час или сутки доходило до сознания: что именно произошло и чем могло закончиться. Остынешь, вникнешь, перекуришь. Домой идешь, как в бреду, расслабишься на кухне, опрокинешь стакан, чтоб успокоиться и заснуть. Для таких случаев в загашнике у жены хранился спирт. Водка не брала. На утро все в ином свете уже представлялось, не так мрачно. Жизнь продолжалась, вносила корректировки, ставила задачи, переключала на новый лад, отвлекала одним словом. Летное происшествие или предпосылка к нему врезалась в память, но чувство опасности притуплялось и отходило на задний план. По иному в нашей профессии быть не могло, кто не выдерживал, тот списывался. Почти все мы, какая бы у кого ни была впечатлительность, свыкались и относились к происходящему, буднично. Иначе можно было бы сдвинуться рассудком.
Почти на все типовые ситуации имелись инструкции. На занятиях в классе мы их разбирали подробно. Но на все случаи жизни их не написать. Иной раз стараешься действовать строго по инструкции, а уверенности до конца, что сядешь, нет. И вся твоя «мозга» направлена на то, как выбраться из создавшегося положения.
Ни в какие особенные передряги я не попадал. Было дело однажды, довелось при остановке двигателей увидеть через остекление моей кабины колышущиеся стебли травы и кустарник на расстоянии вытянутой руки. Еще полмгновенья, и все должно было кончиться. Я, сидящий первым в остекленном передке, ошарашенный происходящим, должен был первым быть расплющен ударом о землю, а затем сгореть при взрыве. Воронку от него мне довелось однажды повидать – безрадостное, скажу, зрелище: стоишь на краю, ноги подкашиваются, в реальность происходящего пытаешься и не можешь поверить. Как будто все происходит во сне и не с тобой. Час назад мы сидели с этими ребятами за одним столом, рубились в козла, курили, ожидая погоды. А теперь их нет, не будет никогда и говорить о них нужно в прошедшем времени. К этому не так просто привыкнуть.
Но в тот раз уже перед самой землей случилось чудо – двигатели запустились.