Генри ждал, когда я вернусь с похорон. Еще не наступил полдень, он держал над головой зонтик, чтобы защитить кожу, на глазах темные очки. Он пригласил меня следовать за ним. Мы молча прошли около полумили, через перелесок, пока не оказались на небольшой поляне. Я увидел бледного светловолосого человека небольшого роста, привязанного к столбу за руки и ноги, нагого, с кляпом во рту. Хворост и поленья были свалены у его ступней в кучу, рядом стоял объемный кувшин.
— Авраам, — сказал Генри. — Разреши представить мистера Джона МакНамара.
Он корчился, его кожа покрылась волдырями и язвами.
— Он обращен недавно, — сказал Генри. — Однако, уже чувствителен к свету.
Я почувствовал, как у меня в руке внезапно оказался сосновый факел, почувствовал жар от пламени на лице. Но не мог перестать смотреть на Джона МакНамара.
— Предположу, что он также чувствителен к огню, — сказал Генри.
Я не находил слов. Я приблизился к нему, не переставая разглядывать. Он трясся, пытался ослабить веревки. И тут я понял, что испытываю к нему жалость и ничего не могу с этим поделать. К его страху. К его беспомощности.
БЕЗУМИЕ.
Но я хотел видеть, как он горит. Я поднес факел к поленьям. Он безуспешно пытался вырваться. Кричал, пока его легкие не наполнились дымом. Пламя сразу поднялось до пояса, я сделал шаг назад, а в это время его ноги чернели и обугливались. От поднимавшегося вверх жара его светлые волосы тут же исчезли, словно их сдуло ветром. Генри не отошел — он стоял вплотную к пламени, гораздо ближе, чем смог бы я. Взяв кувшин, он поливал водой голову МакНамара, его грудь и спину, поддерживая жизнь, в то время, как его ноги обгорали до костей. Продлевал агонию. У меня на глазах появились слезы.
Я УМЕР.
Прошло десять, а, возможно, и пятнадцать минут, прежде, чем — по моей просьбе — ему не было позволено умереть. Когда все кончилось, Генри залил огонь водой из кувшина, охлаждая труп.
Генри положил руку на плечо Эйба. Но тот отмахнулся.
— Почему ты убиваешь своих, Генри? И ответь честно, если я этого заслуживаю.
— Я всегда отвечал честно.
— Тогда ответь немедленно, и покончим с этим. Почему ты убиваешь своих? И почему…
— И почему я посылаю тебя вместо себя, да, да, знаю. Боже, я и забыл — как ты все-таки молод.
Генри потер рукой лицо. Этого разговора он надеялся избежать.
— Почему я убиваю своих? Я уже отвечал тебе: потому что одно дело питаться кровью стариков, больных и просто подлых людей; а красть детей из кровати или вести на убой закованными в кандалы, как ты сам видел — совсем другое.
— Но почему я? Почему ты сам не можешь?
Генри сделал паузу, собираясь с мыслями.
— Когда я ехал сюда из Сент-Луиса, — сказал он наконец. — Я знал, что ты не убьешь себя. Чувствовал сердцем… потому что ты видишь свою цель.
Эйб поднял глаза и посмотрел на Генри.