Авраам Линкольн

«Всё в порядке», — шепнул Пинкертону посвящённый в тайну железнодорожный чиновник, поднявшийся в вагон в Балтиморе. Поезд прибыл туда в четвёртом часу ночи, когда вероятные конспираторы спали, набираясь сил перед предстоящим нападением. Вагон, как тогда было заведено из-за отсутствия сообщения между северной и южной станциями города, протащили по улицам на гужевой тяге и прицепили к поезду на Вашингтон. Отправление задержалось; получасовое ожидание заставляло прислушиваться к любому шуму. Неподалёку какой-то могучий ирландец тяжело стучал в закрытое окошко билетной кассы и кричал: «Начальник! Уже четыре! Начальник! Уже четыре!» Пьяная компания вдохновенно горланила «Дикси». Наконец раздался свисток. Поезд тронулся и начал набирать скорость. Мелькнули окраины Балтимора, и Ламон почувствовал, что чем чаще становится перестук колёс, тем спокойнее делается на душе…

В шесть утра они были в Вашингтоне. Можно было подумать, что по перрону идёт зажиточный фермер, приехавший из глубинки оформить бумаги на землю и заодно посмотреть столицу… Пинкертон уже собрался облегчённо выдохнуть, как вдруг справа из-за колонны появился какой-то джентльмен, пристально посмотрел на Линкольна и потянулся к нему: «Эйб, меня-то ты не проведёшь!» Пинкертон попытался отпихнуть проницательного господина локтем, потом стал отводить руку для удара. В этот миг вмешался Линкольн: «Алан, не трогай его — это мой друг! Знакомьтесь, сенатор Уошберн!»^{414} Сенатор входил в узкий круг уведомлённых вернувшимся в Вашингтон Фредом Сьюардом о тайном приезде Линкольна и пришёл хотя бы изобразить торжественную встречу.

Вся компания погрузилась в карету сенатора и довольно быстро прибыла в отель Уилларда, временную резиденцию Линкольнов до въезда в Белый дом. Туда же немедленно примчался сенатор Сьюард. В Филадельфию, Чикаго и Нью-Йорк ушли закодированные телеграммы вроде такой: «Чернослив и орехи прибыли в Вашингтон утром», — что означало: «Опасность миновала».

Осталось только пережить издёвки, усмешки и карикатуры, которыми наполнился город, а затем и страна: никаких оправданий действий Пинкертона общественность не получила. Только много позже существование реального заговора будет признано. На могиле Пинкертона напишут: «В тяжёлый час он благополучно провёл Линкольна через опасности к сцене его первой инаугурации»^{415}.

Мэри с детьми и официальная свита Линкольна выехали из Гаррисберга в девять утра. Когда пересекали линию Мейсона-Диксона, историческую границу между свободными и рабовладельческими штатами, Роберт затянул «Усыпанный звёздами флаг» — будущий гимн США. Переезд прошёл без особых инцидентов, если не считать встречу в Балтиморе с толпой зрителей, в большинстве своём не проявлявших радости от проезда президентского поезда. Впрочем, все уже знали, что сам Линкольн находится в столице, поэтому дело ограничилось несколькими недовольными выкриками и требованиями выдать «чёрного республиканца».

К вечеру Мэри уже распаковывала вещи в шестом номере отеля Уилларда: с помощью компаньонки она подбирала наряд для первого из череды предстоящих приёмов. Роберт убежал осматривать столицу, зато Вилли и Тад с удовольствием карабкались вверх и вниз по пытающемуся отдохнуть в кресле Аврааму. А в лобби отеля собиралась толпа посетителей, пришедших кто просить, кто поздравлять, кто просто поглазеть на будущего президента…

ЕДИНСТВЕННЫЙ МИРНЫЙ МЕСЯЦ

Девять дней от приезда до инаугурации промчались в спешке и заботах. Нужно было нанести несколько официальных визитов: выразить почтение «пока-ещё-президенту» Бьюкенену, побывать в Капитолии и пообщаться там с заканчивающими сессию конгрессменами, продемонстрировать должное уважение Верховному суду, появиться на званых обедах. Когда не было визитов, время отнимали приёмы не только отдельных посетителей, но и целых делегаций и всевозможных комитетов. В шестой номер на втором этаже отеля Уилларда поднимались весьма значительные гости. Явился при всех регалиях престарелый, но по-прежнему монументальный главнокомандующий генерал Уинфилд Скотт (рост два метра, вес под 150 килограммов). Продемонстрировали уважение недавние соперники — бывшие кандидаты в президенты.

Больше всего тронула Авраама встреча со Стивеном Дугласом, нещадно тратившим последнее здоровье в политических баталиях «зимы раскола»: сильно постаревшее лицо, синяки под впавшими глазами; главное лекарство от стрессов — по-прежнему виски. Поддерживая Линкольна в борьбе за целостность страны, лидер демократов Севера открыто заявлял: «Я на его стороне»; теперь в откровенной личной беседе он заверил давнего оппонента, что не собирается сколачивать политический капитал за счёт наступившего кризиса: «Главное — сохранить Союз, и партийные пристрастия должны уступить место патриотизму. Я с вами, мистер президент, и да поможет вам Бог!» Когда Дуглас ушёл, Линкольн не удержался от восклицания: «Какой благородный человек!»^{416}