Авраам Линкольн

И всё же Линкольну эти меры казались недостаточными, и он уже готовил новый решительный шаг в отношении рабовладения на Юге. Президенту стало понятно, что на фоне таких ожесточённых и не имеющих перспектив скорого окончания боевых действий его прежняя идея принудить мятежные штаты к миру и возвращению в Союз, «каким он был», с прежним рабовладением, всё больше теряет смысл, особенно с началом претворения в жизнь республиканской программы по освоению Запада. Говоря словами Линкольна, «разбитое яйцо не собрать обратно». Свои рассуждения президент изложил в письмах сторонникам возвращения в Союз из Луизианы:

«Наше правительство не может больше вести игру, в которой оно поставило на кон всё, а его противники — ничего. Наши противники должны понять, что они больше не смогут до бесконечности проводить эксперименты по разрушению нашей системы правления в надежде, что в случае неудачи всегда можно безнаказанно вернуться в Союз, „каким он был“… Истинное средство от войны — не в скруглении её острых углов, а в избавлении от самой необходимости войны. Если жители Луизианы… предпочитают поставить всё на кон ради разрушения нашей системы правления, пусть подумают: стану ли я жертвовать этой системой только для того, чтобы они это своё „всё“ не потеряли? Что бы вы делали на моём месте? Остановили бы войну? Или стали бы её вести, поливая друг друга розовой водой из детских брызгалок? Я не смогу сделать больше, чем в моих силах, но я сделаю всё, чтобы сохранить нашу систему правления. Я поклялся делать это как президент, я буду это делать в силу своих личных убеждений. Это будет сделано не от злости. Для злости задача слишком грандиозна»^{541}.

Тринадцатого июля 1862 года главное предложение Линкольна зафиксировал в дневнике министр Уэллс. Он, президент и Сьюард ехали в коляске по городу, и в отсутствие лишних ушей Линкольн «впервые сказал… об освобождении рабов специальным законодательным актом — в случае, если мятежники не прекратят своей войны против правительства и Союза. Он подробно объяснял, что это будет важно, но сложно сделать, рассказывал, как много он об этом думал, как пришёл к выводу, что это военная необходимость, без которой не спасти Союз, что мы должны освободить рабов, чтобы самим не оказаться порабощёнными, и т. д. и т. п. Он признался, что впервые делится своим замыслом с кем бы то ни было, и попросил, чтобы мы откровенно высказались о его предложении»^{542}. И Сьюард, и Уэллс объявили в ответ, что последствия такого акта будут настолько гигантскими, что, прежде чем высказывать своё мнение, они должны серьёзно подумать, хотя мера кажется им вполне оправданной.

Серьёзно подумать пришлось и Джошуа Спиду. Неизвестно, намеренно ли Линкольн вызвал старого друга в столицу или обстоятельства совпали, но Спид одним из первых прочитал черновик «Прокламации об освобождении рабов». Авраам хотел услышать непредвзятое мнение друга и при этом «просвещённого рабовладельца», сторонника Союза из «пограничного» штата. Сначала Джошуа был против, но Авраам убедительно говорил о том, что прокламация затрагивает только мятежные штаты, что он долго старался обойтись без таких крайних мер, но они необходимы с военной точки зрения: мятежники будут терять рабочие руки, а Союз приобретёт немало хороших бойцов.

Много позже Спид вспоминал: «Хорошо помню наш разговор о прокламации. Он уверял, что я не могу не признать её мудрость, что я увижу, как в скором будущем мы будем пожинать посеянный ею урожай добра. В том же разговоре он вспоминал тот давний случай в его жизни, когда, охваченный отчаянием, он подумывал о самоубийстве. Тогда он сказал мне, что не сделал ничего, чтобы о нём помнил хотя бы один человек. Вот это желание связать своё имя с деяниями своей эпохи и своего поколения указало ему на то, ради чего стоит жить дальше. Напомнив об этом давнем нашем разговоре, он сказал с воодушевлением: „Я верю, что с обнародованием этой прокламации мои сокровенные надежды станут реальностью!“»^{543}.