Авраам Линкольн

В реальности армия «Потомак» сгрудилась на защищённом флотом пятачке прибрежной территории Вирджинии, перестав представлять опасность для столицы Конфедерации. Ли даже отвёл войска обратно к Ричмонду. Линкольн не мог не отправиться к армии Макклеллана в надежде разобраться в ситуации на месте. Фотографы запечатлели встречу президента и командующего как довольно доброжелательную, но на деле Линкольн испытал глубокое разочарование: «Мак» продолжал твердить о превосходстве противника, а вместо обещанного плана дальнейших военных действий вручил Линкольну политический меморандум, вполне соответствующий программе умеренных демократов: мол, нужно проводить «конституционную и консервативную» политику, уважать чужую собственность (читай — рабовладение), поумерить пыл аболиционистов — в противном случае армия откажется воевать; нельзя ограничивать свободы и т. п. Линкольн молча прочитал письмо, в котором генерал поучал его, «как спасти наше бедное Отечество», какой политики придерживаться и чего избегать, и никак не отреагировал — просто сложил и спрятал в карман. Если верить секретарям Линкольна, он догадался, что «маленький Наполеон» решил прыгнуть из военных в политики и начал строить свою политическую карьеру как сторонник оппозиционной Демократической партии^{551}.

К утешению высокого гостя, войска оказались в бодром расположении духа. Солдаты верили, что Макклеллан благополучно вывел их из-под удара превосходящих сил противника, и наслаждались «заслуженным отдыхом»^{552}. На смотрах полки воодушевлённо приветствовали криками «ура!» и генерала, и президента («Меня — заметно громче», — хвастался Макклеллан жене). Парадоксальное впечатление войск от Линкольна (верхом на лошади похожего на «восклицательный знак на букве т») описал один капеллан в письме другу: «Казалось, что в любой момент ноги президента и ноги лошади переплетутся и оба свалятся. Когда при подъезде к очередному полку Линкольн снимал шляпу, нельзя было не рассмеяться: кони шли рысью, и нужно было большое искусство, чтобы удержать шляпу на весу, а себя в седле. Положение президента выглядело ненадёжным… Но парням он нравится, фактически в армии он стал общим любимцем»^{553}.

Почти сразу по возвращении Линкольн подчинил Макклеллана новому главнокомандующему, генералу Генри Халлеку, под чьим руководством федеральные войска на западном направлении добились значительных успехов. Халлек по кличке Старый Умник был автором военного учебника, который штудировал Линкольн в начале года. Несколько раньше один из подчинённых Халлека, генерал Поуп, был вызван с Запада, чтобы принять командование частями, прикрывавшими Вашингтон. Как многие генералы мирного времени, больше всего Поуп проявил себя в деле саморекламы, раздувая свои не самые заметные успехи. Зато он был республиканец и противник рабовладения.

Макклеллан был унижен и раздавлен, но продолжал торговаться за подкрепления, необходимые для начала новой успешной кампании. Однако Линкольн, Стэнтон, Халлек уже составили мнение об этих вечных просьбах. «Предположим, — говорил президент сенатору Браунингу, — я каким-то чудом смогу сегодня отправить Маку стотысячное подкрепление с условием, что завтра он двинется на Ричмонд. Он придёт в экстаз и будет благодарить, но когда наступит завтра, он пришлёт телеграмму о том, что обнаружил, что у противника 400 тысяч войска и наступление без новых подкреплений невозможно»^{554}.

Больше месяца гигантская армия «Потомак» сидела в ожидании подкреплений вокруг базы на реке Джеймс. Наконец — удивительное дело — «маленький Мак» поверил данным разведки, что вокруг Ричмонда оставалось всего 36 тысяч защитников (остальных Ли увёл на север, на более опасное направление), и испросил разрешение атаковать неприятеля имеющимися силами. Но веры ему больше не было. Приказ об эвакуации бездельничающей на полуострове армии был уже отдан, и Макклеллан мог только потянуть время, чтобы свыкнуться с мыслью о неудаче своей столь блестяще задуманной кампании. 14 августа начался исход армии «Потомак» на прежние позиции у Вашингтона.

Ожидаемой победы не случилось, а общественное мнение Севера всё настойчивее повторяло те самые доводы о необходимости вести войну по-новому, которые Линкольн уже озвучил, когда убеждал себя и своё окружение в готовности обнародовать «Прокламацию об освобождении рабов». 20 августа с редакторской полосы «Нью-Йорк трибюн» грянула «Мольба двадцати миллионов». Хорас Грили, как всегда нетерпеливый и переполненный эмоциями, возмущался — от имени всех северян, от имени «разочарованных избирателей» — политикой, которую «как бы проводит» президент по отношению к мятежникам и рабовладельцам. Слишком много внимания советам «ископаемых политиков» рабовладельческих пограничных штатов, слишком мало действий по отношению к рабовладению! В результате сторонники Союза считают «нелепым и бессмысленным» сражаться против мятежа и не сражаться против рабства.