Аврелия

Этот сыщик на каждом шагу терпел неудачи, которые лишили его прежней репутации мастера своего дела, а в людях возбуждали лишь ненависть и презрение. С воцарением Нервы Регул сделался предметом осуждения императора, покровительствовавшего христианам, но слишком слабого, чтобы попытаться сразу закончить деятельность предателя. Друзья упрекали Нерву в слабости, доказывали ему его ошибку, но что они могли сделать? Судьба пощадила негодяя; Провидению, вероятно, не нужна была кара для погибшей души, которая уготовила себе должное воздаяние за гробом.

Регул употребил все усилия, чтобы вновь сойтись с Плинием Младшим, а тот или по благородству, или по слабости характера забыл все его мерзости, все преступления и даже отказался обвинять его перед сенатом. Низкопоклонник и льстец победил Плиния, отказавшегося от обвинения по мотивам, о которых мы не беремся даже и говорить. А найдется ли еще человек, который более Регула был бы достоин справедливого наказания! Регул же между тем широко пользовался житейскими удовольствиями, жил в полном довольствии среди богатства и роскоши в своем великолепном дворце. Удивительная судьба!

О Плинии мало дошло до нас сведений, то есть, вернее, не о нем, не о жизни его, а о времени и обстоятельствах его смерти. Он умер, говорят, после своего возвращения из Вифинии, где он занимался преследованием христиан, о чем можно судить по его известному письму к Траяну. Странно, что смерть столь известного своим выдающимся умом гражданина, каков был Плиний, прошла незамеченной, хотя рассказов и легенд по этому поводу было много. Утверждали, например, что этот гонитель христиан сам умер мучеником. В древних сказаниях при этом сообщается, что по дороге из Вифинии он попал на остров Крит, где епископом был святой Тит, ученик святого апостола Павла. На Крит он явился в качестве строителя храма Юпитера, но храма не построил, а сам был обращен в христианство святым Титом и умер мучеником в приморском городе Комах.

Все это, впрочем, предания, которые нельзя подтвердить бесспорными историческими документами. Но что значит та или иная судьба отдельной личности в сравнении с целой исторической эпохой, в которой мы жили в часы досуга, отданные настоящей книге? Что значит Плиний, Регул и даже Аврелия или Домициан в сравнении с жизнью двух миров, которые и во время Домициана все еще стояли друг перед другом с неразрешенным вопросом: кому оставаться в живых, кому умирать?

Одряхлевшее, но все еще грозное, пышное и величавое язычество не допускало и мысли о том, чтобы сойти с мировой сцены перед какой-то «сектой» евреев. Однако все ужасы Рима оказались бессильными запугать тех, которые в сердце своем носили зачатки новой жизни, зная, что эта новая жизнь хлынет по всему миру, покорит себе все царства и народы. И если перед этим рассветом солнца правды юная христианская церковь страдала от жестокостей тиранов, то разве были менее мучительны те предсмертные судороги, которые переживало язычество, задыхаясь в своей страшной и бессильной злобе, страдая от неутолимой жажды крови и казней? Церковь страдала телом, но ликовала духом, а где было торжество язычества, не знавшего радости в будущем и сулившего мишурные блага мира сего только небольшой группе тиранов? Миллионы бесправных простолюдинов, с которыми обращались как с бессмысленными скотами и бездушными вещами, сознавали себя только сторонними зрителями чужого пира… Если даже участники этого пиршества не находили утехи в жизни, то какой луч радости мог осветить беспросветную темноту отверженных? К кому они могли идти, как не к Христу, который звал их к себе трогательными словами: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас».

Но мы видели, что к Христу шли не только «униженные и оскорбленные», но и вельможи, и наследники трона. Не служит ли это лучшим доказательством того, что единственным источником радости и блаженства может быть только Христос, пригвоздивший к кресту все людские страдания?

О, если перед нашим взором блеснула хоть одна искра этого убеждения, то мы не напрасно стояли на рубеже двух миров и не без пользы смотрели на их борьбу: тогда мы поняли, почему

«Сия есть победа, победившая мир, — вера наша».