Аврелия

Регул уже успел прочесть воззвания, столь непонятным для него образом появившиеся на стенах домов Рима. Он сам оставил эти рукописи у императора, и в течение какой-нибудь ночи они уже успели распространиться в народе. Регул этого не понимал. Он поспешил во дворец, чтобы получить хоть какое-либо объяснение и, во всяком случае, чтобы предупредить о случившемся императора. Найдя же его в состоянии столь необычайном, не зная происшествий ночи, Регул предположил, что произошло нечто более фатальное, более серьезное, чем то, что возбудило его тревогу по пути во дворец.

Не в состоянии более сдерживаться, он подбежал к цезарю, протянул руки, чтобы поднять его, и с участием заговорил:

— Именем богов, что с тобой, государь? Что случилось?

Домициан поднял на него свой усталый взор со следами недавних слез. Он обрадовался Регулу, почувствовал себя подбодренным неожиданным его появлением, увидел в нем себе поддержку. Цезарь с трудом при помощи Регула поднялся на ноги и концом своего платья стал вытирать на лице капли холодного пота.

— Ужасная ночь! Она сулит мне неприятности! Страшно было, Регул! — бормотал глухим голосом не совсем еще пришедший в себя император.

Регул видел ужас цезаря, но не знал причин его. Он думал, что теперь-то именно и следует сообщить ему о том, что происходило утром на улицах и какой переворот в народе произвела эта ночь. Этим он хотел отвлечь цезаря, заставить подумать о новом сюрпризе, которого тот, очевидно, не подозревал.

— Государь, — заговорил Регул с некоторой осторожностью, — государь, как это случилось? Ведь прокламация Антония была только у меня да у тебя. Я вчера ее принес тебе и оставил, а за эту ночь ее уже распустили по всему Риму.

— Так и должно было случиться, — ответил Домициан, нисколько не пораженный известием предателя, и с отчаянием махнул рукой. — Минерва меня покинула! Она похитила бумаги, она завладела ими и пустила их по свету… Я погиб, Регул, — бормотал убитый горем император, — боги хотят моей смерти… Пусть меня постигнет несчастье, пусть они поразят меня, если так надо!..

И цезарь в отчаянии закрыл лицо руками. Но потом, придя в себя и успокоившись, Домициан стал рассказывать Регулу о бессонной ночи, о своих видениях. Он с трудом мог передать свои ощущения и прерывал рассказ.

Оба они — и рассказчик и слушатель — были истыми римлянами со всеми их достоинствами и недостатками. Римский народ был суеверен до крайности, и всякий хорошо знакомый с его характером знает, как легко он поддавался самым нелепым приметам, самым вздорным предзнаменованиям.

И в настоящее время многие придают значение суевериям, а тогда в этом отношении была какая-то болезнь. Умы, более сильные, и люди, более рассудительные, понятно, и в то время стояли выше толпы, не испытывая перед суевериями никакого страха, который так крепко засел в римской натуре, и не придавая значения народным предрассудкам, которые в глазах других росли и доходили до невозможных и непонятных преувеличений.

Регул хотя и был чужд таких ребяческих страхов перед сверхъестественным, однако не совсем и не всегда мог побороть в себе некоторую робость. Иногда с каким-то опьянением и остервенением он жаждал крови своих братьев и проливал ее широкими потоками только для того, чтобы усыпить это чувство страха, а может быть, и отвратить от себя последствие дурных предзнаменований и гнев рассерженных богов. Он забывался тогда…

Рассказ императора об исчезновении бумаг и о появлении Минервы, распространение Антониевых прокламаций — все это произвело на Регула сильное впечатление, заставило и его призадуматься.

Какое же это божество, которое сильнее Минервы? Даже Юпитер не может помочь дочери, ничего не может сделать для ее спасения! Сама богиня призналась в этом императору.

Домициан и Регул под влиянием одинаковых мыслей вспоминали о недавних беспорядках в Риме, о том движении, которое распространилось до самых отдаленных уголков столицы, и думали о христианском Боге. Что делать? Может быть, не следует преследовать христиан? А может быть, нужно только повергнуть в прах Минерву, и тогда она не будет так сильна, а император избежит ударов судьбы?

Так думал Домициан, но об этом решении он ничего не сказал Регулу. Император долго молчал и наконец заговорил:

— Сегодня будут здесь эти «сыны Давидовы». Это будет началом нашего торжества и благополучия, или… Я боюсь даже думать о несчастье… Во всяком случае, надо так устроить, чтобы никто не знал о наших опасениях, чтобы наши сегодняшние предзнаменования были тайной для других…

Оба они стали медленно ходить по бесчисленным комнатам дворца; в разговорах они не заметили, как очутились в той комнате, где расстались накануне и которая вела в галерею из прозрачного камня. В галерее стояла та злополучная статуя, которая была причиной беспокойства и бессонной ночи цезаря.