Аврора

Арам и Бадим, хоть и обеспокоенные вещами за пределами круга знаний Фреи, продолжают сидеть друг с другом, смотреть на свои экраны и болтать обо всем, что видят, с любопытством наблюдать за товарищами. И ладно, если бы это зависело только от них. Они просто переживают очередное приключение, говорили их постаревшие лица. Они проводят свое время так, как хотят. И все же видно, что пребывают в глубоком удивлении. Фрея черпает в их лицах храбрость – она сидит у Бадима в ногах, прижимаясь к его костлявым голеням, глядя на него и пытаясь расслабиться.

Двое старых друзей часто читают друг другу, точно как в старые вечера в Ветролове, в их прекрасном городке. А однажды Арам, молча читавший со своего запястника, вдруг хихикает и говорит Бадиму:

– А послушай-ка это – стихотворение одного греческого поэта из Александрии, по имени Кавафис:

Сказал ты: «Еду в край чужой, найду другое море
и город новый отыщу, прекраснее, чем мой,
где в замыслах конец сквозит, как приговор немой,
а сердце остывает, как в могиле.
Доколе разум мой дремать останется в бессилье?..»[54]

И дальше в том же духе, та же старая песня, которую мы хорошо знаем: будь я в каком-нибудь другом месте, я был бы счастлив. А потом поэт повторяет своему несчастному другу:

Нет, не ищи других земель, неведомого моря:
твой Город за тобой пойдет. И будешь ты смотреть
на те же самые дома, и медленно стареть
на тех же самых улицах, что прежде,
и тот же Город находить. В другой – оставь надежду –
нет ни дорог тебе, ни корабля.
Не уголок один потерян – вся земля,
коль жизнь свою потратил ты, с судьбой напрасно споря.[55]

Бадим, улыбаясь, кивает.

– Я помню это стихотворение! Я однажды читал его Деви, чтобы она не возлагала слишком много надежд на Аврору, чтобы не ждала нашего прибытия как начала новой жизни. Мы тогда были молоды, и она очень сильно раздражалась. Но этот перевод, по-моему, не самый подходящий. Мне кажется, есть и получше. – И он нажимает что-то на одном из планшетов, которые им оставили.

– Вот он, – объявляет он. – Послушай этот перевод:

Ты мне сказал: «За морями – рай,
Огни других городов…
Город родной задушил меня –
Я покинуть его готов.
Ум омертвеет, сердце застынет:
Ни цели, ни счастья нет, –
Только зияют окна пустые
В руинах прошедших лет»[56].

Видишь, какая рифма?

– Не уверен, что мне так уж понравилось, – отвечает Арам.

– Но тут смысл тот же, а развязка вот какая:

Новых земель и других морей
Тебе не увидеть – нет!
Город родной, как твоя судьба,
Будет идти вослед.
Тем же кварталом, улицей прежней
Вечно тебе бродить,
В тех же домах сединою снежной
Голову остудить.
Будешь опять ты в старых харчевнях
Старое пить вино, –
Здесь твоя жизнь навсегда осталась –
Другой тебе не дано.[57]

Арам кивает.

– Да, это здорово.

Они еще что-то ищут и читают про себя. Затем Арам нарушает молчание:

– Смотри, я нашел еще один вариант, марсианский. Послушай конец:

Будешь опять ты сидеть под замком,
Разум твой – это плен.
Вся жизнь твоя на Марсе осталась –
Другой тебе не дано.

– Очень красиво, – соглашается Бадим. – Все про нас. Мы ведь тоже заперли себя в плену своих замыслов.

– Ужасно! – возражает Фрея. – Что здесь красивого? Это ужасно! И мы не в плену! И мы себя не запирали! Мы родились в тюрьме.

– Но сейчас-то мы не там, – отвечает Бадим, пристально глядя на дочь. Она сидит у его ног, как и обычно в последнее время. – И мы теперь сами по себе, куда бы ни пошли. Вот о чем идет речь в стихотворении, как мне кажется. Мы должны признать это и сделать все, что в наших силах. Этот мир, пусть даже он такой огромный, – это просто еще один биом, в котором нам придется теперь жить.

– Я знаю, – говорит Фрея. – Это нормально. Ничего не имею против. Только не надо винить нас. Деви была права. Мы всю жизнь жили в гребаном туалете. Будто какой-то безумец похитил нас в детстве и запер. Но сейчас мы оттуда выбрались, и я собираюсь поразвлечься!