Аврора и Сократ

Сократ молниеносно выскочил из-под одеяла и огляделся. Он понял, что сделал папа, и поступил так, что удивил всех. Он не закричал, он просто сел, и по лицу его покатились слёзы.

— Ну, не надо! Мальчик мой, я только намылю лицо, и потом я его тебе отдам.

Но Сократ плакал. Последнее время выдалось таким беспокойным: новые места, новые люди, непривычная постель и так много езды на машине, и вот он заполучил наконец друга, но его у него сразу же отобрали.

И тут папа придумал.

— Знаешь, Сократик, тебе нужно его искупать, — сказал он.

Папа быстро намылил лицо, после чего отдал помазок Сократу, который взял его, искупал, ополоснул, взял полотенце, висевшее рядом с раковиной, и очень тщательно вытер его. Совсем сухим помазок не стал, но полотенце у раковины, во всяком случае, стало мокрым.

Шевелюра у помазка в результате, как показалось Сократу, всё равно стала всклокоченной, но тут уж ему помогла Аврора. Она посоветовала положить помазок на батарею, и он скоро снова стал пушистым и гладким.

— Сейчас мы спустимся и поедим, а потом выйдем гулять, — предложил папа.

Они спустились вниз по узенькой лестнице и попали в комнату, которая служила одновременно конторой, гостиной и столовой. Теперь со столов убрали коврики, и почти за всеми ними сидели люди и ели.

В комнате играла музыка. Радио было включено на полную мощность, так что музыка была громкой.

Мужчина сидел за своим столом и сегодня и, увидев маму и папу, сказал:

— Даг мине фрау, даг мин хеер, — но тут он вспомнил, что они норвежцы, и сказал по-английски: — Чаю или кофе?

— Кофе, — ответил папа, — для детей с молоком.

Мужчина что-то ответил, и папа прошептал:

— Он сказал, что с молоком будет дороже, но тут уж ничего не поделаешь, детям нужно молоко.

У молока здесь был иной, чем дома, вкус, да и у хлеба тоже. На подносе им принесли так много белого хлеба. Авроре это показалось странным, дома белый хлеб они ели только по воскресеньям. И ещё подали красного цвета варенье и яичницу, обжаренную с обеих сторон, которая, в общем, на яичницу не походила.

Когда они поели, мама сказала:

— Сейчас я должна вернуть машину, которую брала напрокат, и ещё мне нужно забежать в магазин.

Мама быстро нашла магазин. Она зашла в него, а остальные стояли на улице и пытались заглянуть в окно.

Мама купила помазок для бритья.

— Это папе. Чтобы Сократику не пришлось делиться.

Тут Аврора услышала музыку. Где-то совсем рядом. Это не был духовой оркестр или радио. Музыку играла внушительных размеров тележка — почти целый вагончик с красивой резьбой по бокам.

— Это — гигантских размеров шарманка, — объяснил папа. — Её ещё называют ручным органом. Или уличным органом, как раз ими и славится Амстердам. Я вспоминаю, что где-то о них читал.

За тележкой стоял человек, вращавший колесо. Другой ходил вокруг, бренча мелочью в жестяной коробке. В ней уже было много денег, но ему хотелось ещё.

Потом мужчины покатили шарманку дальше, а мама собрала всех и посадила в машину, которую собиралась вернуть.

Мама расплатилась и сказала:

— Хорошо, что мы сняли маленький и дешёвый номер, на машину ушло так много денег. Ох, я замерзаю, как же холодно сегодня на улице!

— Снег идёт, — сказала Аврора. — Как много снега.

Это было действительно так. К тому же дул ледяной ветер.

— Пойдём прогуляемся вдоль канала, — предложила мама. Она дрожала всё время, но неожиданно остановилась. — А вот и экскурсия! Я вижу речной трамвайчик. Может, поплывем по каналам?

— А ты не думаешь, что там будет ещё холоднее? — спросил папа. — Он хоть закрыт со всех сторон, но там много больших окон.

Мама поговорила с человеком, который продавал билеты, и сказала:

— Он говорит, на трамвайчике есть печка.

— Тогда идём! — сказал папа.

Крыша была сделана из застеклённых рам, так что всё просматривалось не только по сторонам, но и наверху. Посередине стояла керосиновая печка, и они сели как можно ближе к ней. На прогулку вызвались поехать ещё четыре человека. Двое из них всё время разговаривали между собой, но Аврора не понимала их, они говорили по-английски.

Двое других, тоже сидевших тут, больше молчали. Аврора присмотрелась к ним: оба были невысокого роста со смуглой желтовато-коричневой кожей и карими глазами.

— Это индонезийцы, — сказал папа, — да не смотри ты на них так пристально, Аврора! Они застесняются.

На борт взошёл шкипер, который управлял катером. Он встал за большой штурвал и отвёл катер от причала, а потом направил его под такой низкий мост, что Аврора была уверена — крышу сейчас снесёт, но её не снесло, и, когда они вынырнули на другой стороне, шкипер взял микрофон и заговорил. Аврора не понимала из его слов ничего, но одно она заметила точно: шкипер не смотрел, куда правил.

— Смотрите вперёд! — крикнула Аврора. — Или мы врежемся!

Ничего подобного. Шкипер продолжал объяснять им что-то и как раз

в тот момент, когда они должны были врезаться в стенку, ловко отвернул от неё.

— Не беспокойся! — сказал папа. — Он знает, что делает. Сейчас я буду переводить тебе, что он говорит. Эти дома, на которые он показывает, им больше пятисот лет.